Некоторых девушек он видел еще до попытки вынудить его пригласить их на танец. В обществе своей матери. Мысленно простонав после очередной такой, перекочевавшей от его матери к нему самому мадмуазели, Князь заключил — маман закусила удила и решительно намерена женить его. И эта мысль добавила к скуке глухую злость.
Женится Князь не хотел и более того даже не планировал. Ему было много лет по человеческим меркам и достаточно мало по вампирским, но как бы там ни было, прожитого времени ему хватило, чтобы понять — в его жизни никогда не было женщины, которую он хотел бы сделать своей. Своей женой, своей спутницей жизни, хозяйкой своего замка, матерью своих детей.
Её не было, нет и скорее всего уже не будет. Нет, он не жил монахом, в его постели всегда были женщины, много женщин, но ни одна из них не тронула его сердце настолько сильно, чтобы он подумал: «Я останусь с ней навсегда».
А по его мнению, именно такой и должна была быть настоящая любовь — сильной, отчаянной, грубой и нежной одновременно, страстной и согревающей, ломающей и возрождающей. Вечной. И непререкаемой. Чувством, в котором сосредоточены все краски мира, вся его боль и вся его радость.
Вампир знал, понимал, что такое любовь. По крайней мере, конкретно для себя самого он уже давно определился с восприятием этого понятия, но испытать все то, что он вкладывал в это слово «любовь»… ему не довелось. А потому и смысла жениться он не видел, ведь, по его мнению, связывать себя узами брака следовало лишь в том случае, когда в твоей жизни появлялась именно «та» женщина. Такая женщина, с которой ты готов пойти до конца.
Во всех иных ситуациях, он не видел смысла шагать под венец с первой в буквальном смысле слова попавшейся под руку девицей. К размножению вампир не стремился, да и вообще, не испытывал никаких нежных чувств к детям. И одиночество его никак не тяготило, наоборот, он сам его искал.
Хотя, нет, Князь лукавил. Даже в размышлениях наедине с самим собой — лукавил. И сам же себя поймал на этом. Поймал именно в тот момент, когда в разодетой, нарядной, веселой толпе промелькнуло нечто красное. Промелькнуло — и исчезло.
Была в его жизни женщина, которая стала для него особенной, выделяясь в череде любовниц, многих из которых он даже не запоминал по именам.
Розабель.
Она была не просто особенной, она была одной на миллиард. Не было ни равных ей, ни тех, кто мог встать с ней хотя бы в один ряд.
Они познакомились очень давно, еще в те времена, когда она была ребенком. Худым, угловатым, неуклюжим подростком, угрюмо глядящим на мир сквозь окна интерната. Он, как попечитель и благотворитель, явился в спецучреждение, желая убедиться, что выделенные им средства пошли на благо детей, а не в карманы сотрудников этого заведения, потому как после нескольких скандалов появились у него такие подозрения.
Она стояла недалеко от двери, неловко прижав руки со стиснутыми кулаками к телу и с презрением глядя на него и его сопровождающих — дорого одетых мужчин и женщин, благоухающих такими чужими для дома-интерната, где витали тоска и уныние, дорогими парфюмами и свежестью сытой жизни. В тот миг Князь вдруг ясно осознал, почувствовал, насколько неуместно они здесь выглядят, словно инородные тела, попавшие в умирающий организм.
Он вдруг взглянул на мир глазами этой девочки, бледной, с копной волнистых спутанных волос, в сером поношенном платье, которое было ей размера на три великовато. И ему стало так тошно, что словами не описать. Тошно от самого себя.
Заметив интерес благотворителя к одиноко стоящему в углу ребенку, директриса вдруг засуетилась и поспешила увести их в свой кабинет, торопясь и явно нервничая.
Тогда он не придал этому значения, но после задумался. И думал об этой девочке несколько дней, в конце концов сообразив, что уже не может выкинуть её из головы.
И он поехал обратно в интернат….
Встав одним текучим, но сильным движением, Князь, уверенно рассекая толпу в сопровождении заинтересованно — удивленных взглядов, направился туда, где вновь мелькнуло ярко — красное пятно. Цвет был таким насыщенным, что казалось, его вкус можно было ощутить во рту, и, более того, он был несвойственен для данного мероприятия. На Бал Дождей не принято было надевать алый — он считался слишком вызывающим, провоцирующим, не уместным для высшего общества.
Красный не вписывался.
Как и Розабель. Она никогда не умела вписываться.
Но ей на это было наплевать. Она делала так, как хотела. Жила без оглядки. Верила только себе и только в себя.
Этим и очаровывала.
И возможно…
Только возможно!
Именно Князь сделал её такой.
Именно он сделал её той женщиной, за которой мужчины готовы были идти на край света, даже если там их поджидала верная смерть.
Она стала «той», единственной… для кого-то другого. Но не для него.
Князь медленно приблизился к черноволосой девушке в длинном красном платье с глубоким вырезом на спине до самой поясницы.
Она беседовала с каким-то мужчиной, держа в одной руке бокал с шампанским и тихо посмеиваясь в ответ на его слова. Её собеседник, мужчина лет тридцати пяти с густой тщательной подстриженной бородой и крупными чертами лица, выдававшими в нем восточную кровь, был поглощен — не беседой, а девушкой. Он смотрел на неё не отрываясь и практически не моргая, зачарованно ловя каждый её взгляд, каждую улыбку, каждый жест и даже каждый вздох.
И Князь его прекрасно понимал. Розабель умела быть невероятно прелестной, ровно так же, как она умела быть чудовищно пугающей. И ни то, ни другое не было маской, игрой или притворством. И в том, и в другом случае она была собой, настоящей, не поддельной, искренней во всех проявлениях. И это тоже являлось частью её удивительной личности, словно сочетающей в себе в равных долях и свет, и тьму. И красоту, и уродство. И зло, и добро.
— Розабель, — проговорил Князь.
Бородатый мужчина, который в этот момент как раз пытался рассказать какую-то, по его мнению явно увлекательную историю, неловко умолк и уставился на вампира потерянным взглядом, словно не понимая, откуда он взялся.
Девушка повела обнаженным плечом и обернулась.
— Ян, — проговорила она ничуть не удивленно, с улыбкой на таких знакомых губах и с искорками смеха в глазах. Эти глаза словно заглядывали в самую душу. Хотя сам вампир всегда пребывал в уверенности, что души — то у него и нет.
И он понял.
Она знала, что он здесь. Она пришла сюда ради него.
Для него.
— Вы позволите нам побеседовать? — холодного проговорил вампир, обращаясь к мужчине.
— Да, — растерянно ответил тот, словно не зная, как поступить и куда себя деть. — Да, конечно.
И он сделал пару коротких шагов в сторону, а после развернулся и торопливо направился к столам с закусками.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Ян, рассматривая девушку, которая буквально выросла на его глазах, которую он сам и взрастил в своем же замке. И которая когда — то ближе всех остальных смогла подобраться к его сердцу.
— Не знаю, — просто ответила она, и он понял, что это правда. Она никогда не врала ему. — Просто хотела попрощаться и оказалась здесь.
— Попрощаться? — сурово переспросил Князь, вздернув бровь. — Куда — то… собралась?
Даже он сам услышал недовольство и сталь, зазвеневшую в его голосе.
— Да, — улыбнулась Розабель, заправляя прядь волос за ухо. — Есть дела.
Спрашивать какие было бесполезно, не ответит. Это Ян тоже знал.
— Когда вернешься?
— Не знаю, — вновь легко улыбнулась она. — Может быть скоро, а может быть — никогда.
Он смотрел на неё и ощущал, как внутри просыпается что-то давно забытое, больное, слабое и начинает ныть, как ноет старая травма.
В его жизни не было любви.
Но что же тогда он ощущал и продолжает ощущать к Бель?
Раньше ему казалось, что это был тот самый подвид чувств, подвид любви, который и не любовь вовсе, а скорее болезненная привязанность, которая наступает быстро, влетая в твою жизнь сносящим с ног ураганом, а уходит тяжело и больно. Но пока она есть это всегда лишь страдания, ссоры, непонимание друг друга, перемежающиеся бурными ночами с хорошим сексом. И так до тех пор, пока у одного из двоих не хватит силы воли, чтобы оборвать все это и уйти. Но когда этот порочный круг обрывается, ты не ощущаешь ничего кроме печали и грусти по тому, что могло бы быть, но не случилось. И все это сдобрено облегчением, в котором трудно признаться даже самому себе.