— Всё-всё, Ирина Ивановна, уже всё.

Две Мишени был бледен, но и впрямь спокоен.

— Вот полегчало, честное слово.

…Потом явился городовой. Потом, после долгого ожидания, прибыл тюремный экипаж из Дома предварительного заключения. Потом раненого Бешанова не слишком любезно впихнули в карету. И последнее, что запомнилось всем — был исполненный лютой злобы взгляд Йоськи Бешеного.

— Склады с оружием, значит. Которые якобы искал наш милейший Илья Андреевич? — Две Мишени потёр подбородок.

На улице медленно ползла мимо окон глубокая зимняя ночь, а они сидели за самолично Ириной Ивановной поставленным самоваром.

— Сильно сомневаюсь, чтобы господин Положинцев был бы этим занят, — покачала головой Ирина Ивановна. — Мальчики говорили, что он очень увлечён поисками забытых подземных ходов, самих по себе…

— Кадетам он мог всего и не говорить.

— Конечно. А ещё этот Мельников или как его в действительности, мог не говорить всего исполнителю теракта Йоське Бешеному.

Две Мишени кивнул.

— Но, в общем, полагаю, что Бешанов не врёт. Отчего-то эс-декам и впрямь оказалось необходимо избавиться от Положинцева; откровенно говоря, версию со спрятанным где-то в гатчинских подвалах оружием я бы не сбрасывал со счетов. Помните, как осенью взорвали эшелон семеновцев? Как-то ведь пронесли на станцию, к самому государеву павильону, не один пуд шимозы. Где-то ведь прятали; так почему бы и не в каких-то забытых подземельях?

Ирина Ивановна поморщилась.

— Константин Сергеевич, дорогой, ну вы ж сами понимаете. Принцип Оккама — не множить сущности сверх необходимого. В окрестностях Гатчино и так полным-полно мест, где можно спрятать не то, что несколько пудов шимозы, а и целый артиллерийский парк. Крестьянские амбары, сараи, зады Александровской рабочей слободы… да что угодно! А к железной дороге доставить открыто, на ломовике, переодевшись рабочими. И закладывать так же открыто, не таясь, при всех — кто обратит внимание на каких-то трудяг, что-то там делающих с рельсами?

Две Мишени покачал головой.

— Простите, Ирина Ивановна, не соглашусь. Гатчино-Балтийская, где случились взрывы — станция не простая. Жандармская стража ходила постоянно, и государев конвой, и работники дистанции — смазчики, стрелочники, обходчики — все из проверенных, получавших дополнительное жалованье «за бдительность». Конечно, одного или двух могли сагитировать, запугать или купить — но не всех же!

— И что же?

— Закладывать открыто у них бы не вышло. Я ж там был сразу после взрывов, Ирина Ивановна. Воронки как после двенадцатидюймовых морских снарядов, в Порт-Артуре видел. Зарывали ночью; и, скорее всего, издалека тащить бы шимозу у них не получилось.

— Вы, любезнейший друг мой Константин Сергеевич, сейчас пытаетесь подогнать одно к другому. У меня есть куда более логичная версия.

Ирина Ивановна сделала паузу, принявшись разливать чай и раскладывать варенье. Делала она это неспешно и со тщанием, до тех пор, пока Две Мишени не выдержал:

— Государыня-матушка, как говаривали в век золотой Екатерины, ну не томите уж вы!..

— Не буду, не буду, — усмехнулась Ирина Ивановна, — хотя следовало бы, Константин Сергеевич, следовало б. Как говорил любимый нашей с вами седьмой ротой сэр Шэрлок Холмс, отбросьте всё заведомо невозможное и оставшееся будет разгадкой, сколь бы фантастичным оно ни казалось. Первое — в подземельях корпуса стояла машина для переноса из одного временного потока в другой. Машина группы — назовём её так — профессора Онуфриева, который на нашей стороне, воевал против взявших власть эс-деков-большевиков. Но мы знаем, что есть и другая группа. Группа некоего господи Никанорова, с каковым мы имели малоприятную встречу… там. Группа, располагающая своим аппаратом для подобных же переходов. Где у них он скрыт, мы не знаем. Так не кажется ли вам, дорогой Константин Сергеевич, что всё очень просто и логично: бедный наш Илья Андреевич есть гость оттуда, причём именно от профессора Онуфриева, и есть кто-то ещё, но связанный с группой Никанорова? Если помните, Никаноров этот отличался вполне большевистскими воззрениями. Так почему у них не может быть здесь своих людей? Которым совершенно не нужен никакой аппарат, осуществляющий связь в интересах их смертельных врагов? Никаноров нас видел и знает в лицо. Он знает, что связь есть, что она работает. Возможно, знает и про исчезновение самой машины. Что надо сделать? — уничтожить единственного человека, который может её восстановить тут, на месте. Нанимается Йоська Бешеный, который и в самом деле бешеный — пристрелит любого даже не за понюшку табаку, а просто так, потому что ненавидит всех «богатеев».

Подполковник внимательно слушал, так и застыв с чашкой чая в пальцах.

— Пейте, Константин Сергеевич, пейте, остынет, пока я тут произношу свои филиппики. Ну, как вам моя гипотеза? Всё ведь отлично объясняет. Есть мотив. Есть средство. Всё есть, всё сходится. Не надо ничего придумывать. А что этот человек — «Мельников», или как там его настоящая фамилия — что он рассказал Бешеному, это как раз и есть то объяснение, какое необходимо здесь и сейчас для человека нашего временного потока. Не выдавать же Йоське все секреты и все тайны!..

— Согласен, логично, — кивнул Две Мишени. — Фантастично, но логично. Борьба двух групп из того времени здесь!.. И да, ясно, во имя чего. Профессор Онуфриев хочет, чтобы история пошла бы у нас другим путём с самого начала, чтобы самое страшное бы не случилось; а его противники, наоборот, хотят у нас всё повторить.

— А, поскольку история у нас уже пошла по-иному, хотя далеко и не во всём, — подхватила Ирина Ивановна, «группа Н» — Никанорова — и пытается «всё исправить», в своём понимании, конечно же. И, помня всё, прочитанное об их гражданской войне — я ничуть не удивлюсь попытке убить Илью Андреевича.

— Однако он остался жив…

— Так и исполнителей не так-то просто найти. И, тем более, не так-то просто проникнуть в Военно-медицинскую академию. Сами знаете, туда кого попало не пропустят. И фокусы с переодеваниями не помогут.

Подполковник кивнул.

— Тем не менее Илью Андреевича охранять надо. При нём, как при жертве вооружённого нападения, о коем ведётся следствие, и так должен быть жандарм, но я добьюсь усиления. Потому что по горячим-то следам могли и не рискнуть, а теперь, когда всё успокоилось, глядишь, решатся — пойдут добивать.

— Могут. Но, во всяком случае, Иосиф Бешанов пока что в казеном доме и там пребудет, я надеюсь, очень долго. Он, конечно, не полнолетний, к повешению могут и не приговорить… кто знает.

— А вот Вере Солоновой ходить к эсдекам больше нельзя, — заметил Две Мишени. — Она очень храбрая девушка, запуталась — но нашла в себе силы выбраться. Теперь же, после ареста Бешанова, её заподозрят.

— Не успеют, если вслед за Йоськой отправится и тот, кто его в это дело вовлек. Господин Валериан Корабельников.

— А какие против него доказательства?

— А их и не надо. Достаточно, чтобы он назвал на допросе имя Бешанова. Потом его можно и выпустить — зато Вера будет ни при чём.

Две Мишени аккуратно опустил чашку.

— Тогда, Ирина Ивановна, нельзя терять ни минуты. Я самолично отправлюсь в Охранное отделение, здесь, в Гатчино. А вы лучше всего ложитесь спать — уроки-то завтра в корпусе никто не отменял!..

Интерлюдия 2.1

Было очень хорошо сидеть в не слишком большой, но уютной гостиной — она же библиотека — дачи Марии Владимировны и Николая Михайловича Онуфриевых. Было очень хорошо забираться с ногами в старое уютное кресло и читать — здесь было множество книг, наверное, даже больше, чем в их школьной библиотеке. Стояли ряды серо-голубых обложек «Нового мира», жались друг к другу легкомысленно-пёстрые «Советские экраны», ждали своей очереди «Костры» и «Пионеры». Да и от «Мурзилки» Юля бы не отказалась, хотя вроде как была уже «большая». Да что там «Мурзилка», ей и «Весёлые картинки» были интересны, там печатались рисованные истории про Карандаша и Самоделкина. И вообще «Клуб весёлых человечков»!.. И ничего, что это «для малышей», и пусть Игорёк подсмеивается!..