— Ох, как там бабушка и Николай Михайлович, небось с ума сходят… — вздохнула Юлька.

— Ну… сходят, — признал Игорёк и помрачнел. — Но тут уж ничего не сделаешь. Только ждать, когда нас обратно вынесет. Но есть шансы, что вынесет почти туда же, откуда ушли. Почти в то же время. Ну, может, минуты три пройдет или пять. Я знаю, ба рассказывала.

— Это хорошо, если три. — Юлька поёжилась. — А вот пять уже скверно.

— Почему?

— С сердцем может плохо стать.

— Типун тебе на язык! — рассердился Игорёк. — С сердцем у ба всё будет хорошо! И у деда тоже! Они у меня знаешь, какие крепкие!..

Юлька притихла. И в самом деле, чего она, не надо каркать, как мама говорит.

Меж тем они почти бегом миновали Неву, прошли мимо знакомого памятника Суворову; а вот за ним, вместо зелени Марсова поля с гранитными надгробиями жертвам революции, тянулся голый земляной плац, пустой и пыльный, где-то присыпанный песком. Ещё правее него Юлька увидела странное здание, точно фанерное, с фальшивыми колоннами и полукруглой надписью над входом, аршинными буквами и почему-то на английском: «American Roller Rink»; правда, рассмотреть Игорёк ничего не дал, потащил по набережной направо, к Зимнему дворцу.

Здесь тоже было интересно — и станции-пристани на Неве, к которым один за другим подваливали пароходики (совсем как «речные трамваи», ходившие в Юлькином времени в ЦПКиО и парк Победы, на «острова»), только здесь пароходиков было куда больше и сходил с них самый разный народ. По самой Неве буксиры тянули глубоко сидевшие баржи — река трудилась и выглядела куда более «живой», чем шестьдеят с лишним лет спустя.

По набережной проезжали извозчики, надменно катили закрытые экипажи; редко, но всё-таки не совсем трещал мотором автомобиль. Им вслед никто уже не таращился, видно, люди привыкли.

Игорёк решительно свернул по Зимней канавке, они с Юлькой выскочили на Дворцовую. Тут всё было почти так же, как и в их время, разве что недоставало решетки вокруг сада у дальнего края Зимнего.

Пробежали под аркой Генерального штаба, оставили позади Невский — Игорёк всё тащил и тащил Юльку вперёд, тащил за руку, чего никогда не позволил бы себе ни в школе, ни после. Самое большее — портфель Юлькин нёс. А тут — тянул, и никому, даже самой Юльке, это не казалось странным.

…Сама улица называлась Большой Морской. Её Юлька не узнала — и бывала тут редко, и слишком много оказалось вывесок, рекламы, объявлений. Они с Игорьком бежали всё дальше, Юлька уже изрядно устала.

— Ох… далеко ещё?

— Нет. Уже совсем рядом.

Поворот, ещё поворот — открылась Исаакиевская площадь, и тут Игорёк решительно остановился подле богато разубранного подъезда; столь же решительно нажал белую кнопку звонка, над коим полукругом по начищенной до нестерпимого блеска бронзовой пластинке значилось: «Дворникъ».

— Ой…

— Не ойкай! Я знаю, что делаю.

Дверь приоткрылась. На пороге возник тот самый «дворникъ» — монументального вида мужичина с благообразной длинной бородой, в чистом сером фартуке, в серой форменной кепи и с начищенной же бляхой. Он изумлённо воззрился на новоприбывших, однако приличная (хоть и необычная) одежда Игоря и Юльки таки-убедила его, что обращаться надлежит с известной вежливостью.

— Чего изволите, господа хорошие? Чего надобно, мазель?

Юлька покраснела — всё-таки платье на ней было коротковато по здешним нравам, такое носили девочки куда младше.

— Любезный, нам в восьмую квартиру надо. К господину Ниткину Петру. Кадету Александровского корпуса. — Игорёк говорил так, словно всю жизнь отдавал приказы и распоряжения.

Это, похоже, подействовало.

— К молодому барину Петру? Это вы удачно явились, он как раз в отпуску… ну, заходите тогда, присядьте, подождите. Сейчас горничной их весть подам…

И, впустив их, снова запер дверь.

Внутри оказался отнюдь не привычный Юльке подъезд, а чуть ли не приёмная: торчит крутой бок голландской печи, постелена ковровая дорожка, стойка для калош и зонтиков, деревянная скамья, где и впрямь можно присесть. Сам дворник подошёл к висевшей на стене бронзовой же доске со вделанными в неё кнопками, нажал ту, что под цифрой «8».

— Ариша, горничная их благородия господина генерала Ковалевского, сейчас спустится.

— Благодарю сердечно, — Игорёк слегка поклонился.

Дворник глядел на него выжидательно. Игорь смущённо кашлянул.

— Одну минуточку, любезный…

Дворник недовольно хмыкнул, но ничего не сказал.

Юлька, пребывавшая в каком-то оцепенении, только сейчас сообразила, что происходит. Они пришли домой к Пете Ниткину!.. Значит, Игорёк запомнил его адрес, вот молодец какой!..

Вскоре на лестнице зашуршали торопливые шаги, быстро сбежала молоденькая и очень симпатичная шатенка, в строгом сером платье до полу, белейшем переднике и таком же кружевном чепце. Руки — в перчатках, хотя и скромных, светло-серых. Девушка из «семьи с положением», поняла Юлька — недаром столько читала старых книг, Чарскую и не только.

— Вот, Ариша, пришли до его милости молодого барина Петра, — должил дворник.

Ариша аж рот раскрыла, глядя на гостей — особенно на Юльку — но вслух ничего не сказала, кроме лишь положенного:

— Как прикажете доложить?

— Доложите, что пришли его знакомые, Игорь и Юлия. Мы в мае познакомились, добавьте.

Ариша кивнула, проворно ускакала вверх по ступеням. Лестница тут тоже была на загляденье — широкая, спиральная, Юлька таких никогда не видела.

Она взглянула на Игорька — висок его весь покрылся потом. Она сама чувствовала, как кружится голова — что-то теперь будет?

А потом сверху на лестнице вдруг что-то затопотало, хлопнуло громко — словно кто-то вприпрыжку нёсся вниз, с грацией гиппопотама-спринтера.

Даже дворник аж подскочил.

И, едва затормозив со всего разгона, в ним вылетел тот самый «молодой барин Петр», кадет Петя Ниткин собственной персоной, не в кадетском мундире, но в бархатной домашней курточке и таких же штанах.

— Юля! — завопил он поистине не своим голосом, так, что теперь подпрыгнула и Ариша. — Игорь!.. Господи, господи, да это же… это что ж… аааа!!!

Он схватил Игорька за плечи, принявшись неистово трясти так, что у бедолаги лязгали зубы. Отпустил, отскочил на шаг, и схватил Юльку за руку.

Тут Ариша уже не стерпела.

— Петр Николаевич, да что ж вы так-то!.. Можно ли мадемуазель этаким невежливым образом!..

Петя замер, тяжело дыша и переводя с Юльки на Игоря абсолютно безумный, но в то же время совершенно счастливый взгляд.

— Что же вы стоите, гостей на лестнице держите? — продолжала выговаривать Ариша, поджимая губы. — Маме и тете вашим это разве понравится?

— Ох, ох… прошу прощения, мадемуазель Юлия… — Петя бросил косой взгляд на дворника, на горничную, и принялся расшаркиваться. — Прошу прощения, Игорь, дорогой друг… это я от радости… пойдёмте, пойдёмте скорее, вы ж наверняка мне должны очень многое рассказать!..

Интерлюдия 2.3

И потащил их наверх по роскошной лестнице.

С фальшколонн на Юльку смотрели строго-белые лики греческих богов и богинь; промежутки выкрашены голубым и вообще всё это больше походило на какой-то дворец, чем на парадное обычного дома, хоть бы и богатого.

Дверь с номером восемь над ней была распахнута настежь, изнутри пахнуло тонкими благовониями; Петя Ниткин втащил гостей внутрь, помчался через огромную прихожую на внутреннюю лестницу. Такого в городских квартирах Юлька никогда не видела; а показавшееся шикарным жилью игорьковых бабушки с дедушкой выглядело в сравнении просто каким-то бараком.

— Что там такое, Петечка? — раздался женский голос откуда-то из лабиринта комнат и коридоров. — Que se passe-t-il? Кто к тебе пришёл?

— Мои друзья, мама! — поспешно выпалил Петя.

— Друзья? Это замечательно! — им навстречу появилась высокая, очень элегантная дама с волосами, уложенными в сложную причёску, в бордовом платье до самого пола, сложно собранное в складки на талии — в очень красивом платье, отметила Юлька.