В общем, скучать не приходилось.

С Костей Нифонтовым Федя старался ничего не обсуждать. Зачем, думал он, всё равно не переубедить. Я ему слово – и он мне в ответ. Да и другие заботы есть.

Следующий отпуск последовал только через три недели после первого. На сей раз за Петей Ниткиным приехал тот самый «дядя Серёжа» – низенький, пухлый генерал совершенно невоинственного вида, зато на собственном автомоторе. Судя по Петиному выражению лица, дома у господина кадета было всё сложно.

– Я б лучше к тебе снова, – вздохнул Ниткин, складывая и убирая письмо от родни. – Так хорошо было…

– Чего ж хорошего, – буркнул Федя, – чуть не переругались…

– «Чуть» не считается, – сказал Петя наставительно. – Зато пироги какие были! Мм, объедение!..

– Можно подумать, у тебя дома пироги не пекут…

– Пекут, да не те, – вновь закручинился Ниткин. – Твоя няня, она с душой. А дома – не, потому что велели.

Федя спорить не стал, просто удивился, каким это образом такой любитель покушать, как Петя, ухитряется различать пироги «с душой» и «без души».

Всё оставалось тихо и в Петербурге, и в Гатчино. Вовсю строился новый вокзал взамен повреждённого взрывом, починили монорельсовую дорогу и решили её продлить – до Варшавского направления. Честно говоря, даже о бомбистах и загадочной потерне Федя стал забывать, потому что Ниткин всё ещё возился с отмычками, следить за подозрительным местом никак не удавалось, да и вообще хватало других забот.

И только Лев Бобровский, как оказалось, от намерений своих отступать не намерен.

Глава VIII

Ноябрь – декабрь 1908 года, Гатчино

В воскресенье вечером, уже в самом конце ноября, когда все вернулись из отпусков, в дверь Феди-Петиной комнаты решительно стукнули.

– Чего тебе, Бобёр?

Вид Лев имел весьма решительный.

– Покуда вы тут петюкаетесь, я уже сам всё достал!

И извлёк из кармана инструмент, похожий на складной нож, только вместо лезвий – странного вида крючки и пилочки из тёмной, неотблёскивающей стали.

– Настоящая воровская справа! – похвастался Бобровский. – Добыл вот. Мочи нет ждать, когда вы с Ниткой всё сами сделаете!

Петя сконфузился. Дело и впрямь продвигалось медленно – всё приходилось делать тайком и украдкой.

– Лева, а откуда ж такое? – Даже на глаз вещь была сделана тщательно, под заказ. Такое у Феофил Феофилыча в оружейной лавке не купишь.

– Места знать надо, – буркнул Бобровский. – Старший брат подсобил. Им для спелестологiи всякая снасть требуется. В том числе и старые замки открывать.

– Давай-ка попробуем. – Петя потянулся к отмычкам, и Лев, как ни странно, и бровью не повёл.

Ниткин долго колдовал над старым замком, бормотал что-то себе под нос, глядел в собственные чертежи и записи, пока наконец что-то не щёлкнуло; дужка замка откинулась.

– Уфф, – выдохнул Петя. – Непросто это. Ой как непросто! Этот-то замок старый, безо всяких хитростей. А те, что поновее?..

– Увидим. – Бобровский нетерпеливо сунул отмычки в карман. – Ну всё – пора снова идти.

– Мы же обещали… – промямлил Петя, умоляюще глядя на Фёдора.

– А мы там и не будем лазить! Быстро – р-раз, и обратно. Дорога известна. Одна нога здесь, другая там.

…Тащиться в подвалы Феде совершенно не хотелось. И потому, что сам он со временем изрядно разуверился в словах Бобровского насчёт бомбистов; и потому, что глупо было бы попасться, когда в корпусе столько всего происходило интересного – и стрельба, и боевое фехтование, и рукопашный бой, и ориентирование на местности, и военные игры; даже всякие французские-английские-немецкие не так досаждали ему, хотя, если б не Петя, не видать ему приличных баллов по этим предметам. В общем, дня кадету Солонову не хватало, вечером он засыпал как убитый, едва голова касалась подушки, и очень удивлялся, просыпаясь под звуки побудки – как так? Ведь только что ж глаза смежил!

Ну а самое главное – очень стыдно было обманывать Ирину Ивановну. Ужасно стыдно, Федя даже сам себе дивился.

Госпожа Шульц словно бы взяла особое шефство над седьмой ротой. Она всегда появлялась как из-под земли и всегда каким-то чудом знала, что происходит: что кадет Сашка Маркин-второй, самый мелкий и слабосильный во всей роте, неведомо как зачисленный в корпус, опять рыдал полдня, забившись под парту в пустом классе, и лепетал, что убежит домой; что Севка Воротников опять получил плохое письмо от матери, из далёкого гарнизона – что младшие болеют, отцова жалованья не хватает и выслать ему к Рождеству даже пару рублей никак не возможно; что Варлам поссорился с Вяземским, и дело того и гляди дойдёт до той самой дуэли между кадетами, о которой так много говорили в самом начале офицеры-воспитатели…

Всё-то Ирина Ивановна знала. Петя Ниткин шутки ради пустил слух, что есть, дескать, люди, умеющие улавливать «мыслительные волны» других и госпожа Шульц как раз из таких, чем вызвал немалую панику – что касалось науки, Петя слыл непререкаемым авторитетом.

А они собираются её обмануть. Хотя Ирина Ивановна и в самом деле прикрыла их, защитила – Илья Андреевич Положинцев явился-таки к ней с вопросами (чем изрядно подорвал к себе уважение, по крайней мере у Фёдора), но получил твёрдый и однозначный ответ, что кадет Ниткин и впрямь пишет подробную работу об истории корпуса, что кадет Ниткин – как это, безусловно, известно достопочтеннейшему Илье Андреевичу – очень дотошный и въедливый ученик, и гораздо лучше разрешить ему разок спуститься в подвал, где опять же нет ничего страшного или такого уж недозволенного, чем запрещать.

Неправильно было её обманывать. Совсем неправильно.

…Они беспрепятственно спустились на первый этаж. Выждали момент, юркнули на подвальную лестницу. Поворот, поворот, поворот, знакомый закоулок, узкая, почти совершенно незаметная дверь…

И массивный, новёхонький замок на ней.

– Только что повесили, – прошептал Петя, однако остальные видели это и так. Вокруг врезанных петель – светлое, свежеоткрытое дерево, замок ещё пахнет маслом, возле тёмной скважины – ни единой царапины.

– Давай, Нитка! – Бобровский нетерпеливо сунул тому в руки отмычку.

– Да что я тебе, взломщик?

– Взломщик не взломщик, а кроме тебя, никто не откроет!

– Зачем открывать? – вдруг сказал Федя неожиданно для самого себя. – Это подвал, здесь дядьки то и дело ходят. Если уж лезть в потерну, то как в самый первый раз. Через люк.

– Тогда пошли! – решительно скомандовал Бобровский.

Однако этому плану воплотиться было не суждено: затопали сапоги, раздались голоса, и бравым кадетам пришлось уносить ноги, моля при этом всех святых, чтобы их не заметили.

– Уф! Пронесло! – выдохнул Петя, падая на кровать, когда они оказались в своей комнате, в безопасности.

– Пронесло, – согласился Фёдор. Отчего-то ему совсем не было обидно, что вылазка не удалась.

…Недоволен остался один только Лев Бобровский.

– Ничего! Ужо доберёмся! – грозно посулил он. – Время выгадаем и доберёмся! А ты, Нитка, учись замки быстрее открывать! Я тебе новых натаскаю…

А меж тем легли снега, наступил декабрь. Впрочем, Две Мишени и не думал переносить многие из их занятий под крышу.

– Война, господа кадеты, на календарь погоды не смотрит. И в ненастье драться приходится, сами знаете. Как великий Суворов говаривал: «Тяжело в ученье – легко в походе». Седьмая рота, бегом – марш!

И седьмая рота, скинув шинели, топала следом за своим командиром. Подполковник сбрасывал китель, бежал в одной тонкой рубахе, задавая темп.

И всё чаще и чаще к седьмой роте стала присоединяться ещё одна фигура.

– M-lle Шульц! Ирина Ивановна! У вас разве нет сейчас урока? – неизменно осведомлялся Две Мишени, как казалось кадетам – с некоторым раздражением.

– Никак нет, Ihre Exzellenz [51] , – следовал бодрый ответ; Ирина Ивановна в шутку делала Константина Сергеевича генералом. – Уроки мои на сегодня закончены. А пробежки по свежему воздуху очень полезны при нашем с вами образе жизни. Так что не откажите в любезности, Константин Сергеевич, позвольте мне сопровождать на… ваших воспитанников?