Царь был поражён: простой сотник чётко и безжалостно сформулировал решение. Урс демонстративно возложил на себя корону Лазики, чтобы решение собрания могло быть немедленно реализовано, и поставил на голосование предложения Куструка и Краторуса:
— Те, кто за предложение царя царей, отойдите влево! Те, кто за предложение Краторуса — вправо.
Все граждане двинулись направо. Урс снял корону и велел отвезти её к царю Атару.
Куструк предпочёл вернуться к себе, хоть и знал, что царем царей ему осталось быть недолго. В тот же день ссарацастрцы пошли на отчаянный и неорганизованный штурм и, конечно же, откатились с большими потерями (за время переговоров старки укрепились ещё лучше). Старки потеряли одного гражданина, нечаянно убитого стрелой своего же лучника-джигита. Джигит, совершивший эту ошибку, в отчаянии бросился в ряды врага и там погиб, искупив свою невольную вину.
В этот же день Атар принял важнейшее решение. Поскольку тораканы практически обессилены, он передал командование на севере барону Таррисаню с правом заключить перемирие в случае, если степняки начнут договариваться о мире. А сам он двинулся с половиной войска занимать Кратавело и Ицк.
Таррисань продолжил налёты в степи, при этом щадя стойбища и стада тех беков и нойонов, которые приходили к нему с повинной и с данью, обещая способствовать заключению мира.
А Атар разделил своё войско на две части. Он сам пошел через Аякар по главной дороге, планируя затем повернуть на север, а треть войска в сопровождении Древних шла по горным тропам, снимая ловушки, чтобы вторгнуться в Кратавело с востока. Появление этих войск было сюрпризом для царя Кратавело. Он считал, что трус-алазанец преувеличил: старки на самом деле не могут пройти по проклятым тропам. Царь Дадианэ дал сражение и потерял полсотни своих людей, не убив ни одного гражданина. В принципе можно было привести войско в порядок и сразиться ещё раз, поражение не было сокрушительным. Но пришли известия, что большая часть старкского войска идет с юга. Царь покинул столицу, отступил в горы с дружиной, приказав остальным джигитам рассеяться по своим деревням и тревожить старков постоянными нападениями.
— Наша земля должна быть для них не цветущим раем, который они надеялись получить, а кромешным адом!
Так что у старкского войска сложилось первое впечатление лёгкой победы. Тем более что царь Рачало Амирэджиби явился к северному войску с дарами и заверениями в дружбе. Его отправили к Атару приносить вассальную присягу, потребовав, чтобы он одновременно по всей форме направил послов в Ссарацастр с извещением о выходе из союза. Рачалец, поморщившись, согласился.
Аориэу был просто поражён решением народного собрания и Урса. Отказаться от такого шанса! Это хуже, чем невезучий: это везучий, не использующий своё везение. Надо будет как-то в момент хорошего настроения хозяина расспросить Однорукого о его жизни. А то о ней ходят в отряде какие-то фантастические слухи, которые сходятся в одном: Урс выбился в знать из крестьян, он любимец царя и, самое важное, одной из главных царских любовниц.
В принципе для Аориэу положение старкских женщин не было удивительным и шокирующим. В некотором смысле они по своему поведению приближались к настоящим людям. Но их чувство гармонии сильно искажалось какими-то нелепыми предрассудками типа брака и семьи или цеховых правил.
Словом,
Глава 15. Принуждение к миру
Пока ссарацастрская армия бестолково толклась под Кулитраном, объединённый флот дошёл до небольшого участка побережья, принадлежавшего Ссарацастру. На нём располагались три прибрежных вольных города, правители которых имели на Совете царей равные права, но не могли быть избраны царями царей. Эти места традиционно служили прибежищем пиратам. Так что агашцы и старки были вдвойне заинтересованы в их взятии и очистке.
Флот, продефилировав перед двумя городами и сымитировав высадку, тем самым оттянул жалкую прибрежную охрану к одному месту, а затем вдруг поднял паруса и помчался к третьему. Там десантироваться удалось без проблем. Корабли охраны и пираты либо не смели носа высунуть из гавани, трясясь в ожидании своей участи, либо при приближении флота попытались побыстрее удрать дальше на запад. Некоторым это не удалось, агашские и старкские шлюпы перехватили их.
Принц первым делом велел разбить и укрепить лагерь. Для этой цели пришлось разобрать дома в близлежащих деревушках, поскольку лесов поблизости почти не было. Крестьяне в большинстве своём сбежали в город. Командующий строго запретил трогать тех крестьян, кто остался и добровольно выставил угощение его воинам. В этих дворах в дальнейшем продукты и скот покупали, а не отбирали. Правда, дома тоже разобрали, оставив по одному строению, чтобы пока что жить. Но это была военная необходимость.
Через день появились яхта и катамаран. На них прибыл брат изгнанного Чанильтосинда Чанильштолот. Он упал в ноги к принцу и, заливаясь слезами, стал просить разрешить ему искупить позор брата, обещая служить верно, как пёс (добавив в уме мысленную оговорку: пока не придёт час вцепиться тебе в горло). Царевич милостиво разрешил, предупредив, что будет с ним обходиться строго. Член рода Косатки от радости поцеловал сапог принца. Тлирангогашт насторожился, но вроде бы радость была искренней, ауры измены и фальши он не почувствовал. Советник Кутранглот наедине тихонько сказал принцу, что надо бы, пока не поздно, снести голову братцу. Принц возразил, что не чувствует в нем фальши и предательства, а при малейшем подозрении так и поступит, не повторяя ошибки с Чанильтосиндом.
Город Цмукстош ожидал своей участи как кролик, окружённый кольцами питона. Поскольку большинство войска составляли дисциплинированные агашцы, удалось организовать правильную осаду. Город окружали укреплениями и собирали привезённые осадные машины. Флот блокировал его с моря. Аникарцам и логимцам разрешили сделать несколько рейдов по соседним предгорьям, дав в каждый отряд по офицеру-агашцу с тем, чтобы проследить: сдающихся без боя и добровольно, до требования, дающих еду, не трогать. А тех, кто сдаётся, но не соображает угостить победителей сам и обеспечить их продовольствием, того не убивать и не грабить дочиста. Взять выкуп, забрать понравившееся и пусть живёт дальше со своей семьёй (может быть, уменьшившейся на одну женщину). Потеря двадцати человек была компенсирована добычей и захваченными женщинами. Горцы остались довольны.
Тлирангогашт хотел бы обойтись без штурма, заранее решив:, если всё-таки штурмовать город, всех жителей убить либо продать в рабство, чтобы очистить его для заселения колонистами-агашцами и чтобы показать пример другим, что сопротивляться не стоит. На войне иногда нет места жалости. Именно по этой причине он тщательно и на глазах у горожан готовил штурм. Но горожане решили сопротивляться, приняв неторопливость подготовки за нерешительность и ожидая помощи от царя царей.
Принцу пришлось несколько переломить себя, когда он отдал приказ идти на штурм после краткого обстрела, понимая, что защитники ещё не полностью прогнаны со стен и что будут достаточно большие потери. Но он знал, что армия потеряет боевой дух, если заставить её ждать ещё, и что людей у него хватает. Ведь двадцать человек, потерянных в рейдах, были ничто по сравнению с парой сотен скорбных животом, из которых полсотни уже отправились или пришлось отправить на тот свет. Тлирангогашту кое-как удалось заставить всех больных собрать в одно место и тем уменьшить распространение заразы.