…Нет, само собой, стрелять кадет Фёдор Солонов, сын полковника, георгиевского кавалера, разумеется, не стал.

Он просто нагнулся, схватил ещё не успевшую остыть рубчатую рукоять; размахнулся и что было силы, едва дотянувшись, ударил беднягу-жандарма в висок.

Точнее, куда-то в ту область.

Тот пошатнулся, выпустил Веру, стал оседать.

Сестра вновь схватила Федю за руку, потащила под арку; осторожно глянула туда-сюда (в руках мелькнуло круглое зеркальце).

– Свободно… Бежим, Федя, бежим! Да шинель, Федя! Шинель не забудь!..

Они перебежали на другую сторону улицы, вновь нырнули в ворота, бежали всё быстрее, оставляя за собой проходные дворы, пока наконец, выбившись из сил, не остановились, тяжело дыша.

Федя и в самом деле принялся переодевать шинель.

Вера поспешно выхватила у него браунинг.

– Где так только научился…

– В корпусе… – просипел бравый кадет.

Это было чистой правдой. Учил их Две Мишени, и учил очень хорошо.

…К Балтийскому вокзалу приближались элегантно одетая молодая дама и подросток-кадет в форме Александровского корпуса. Внимательный взгляд, возможно, нашёл бы в их одеяниях некоторый беспорядок, но сейчас, зимним питерским вечером, когда темнеет уже в четыре пополудни, а бледные фонари на набережной Обводного канала почти не дают света, опасаться особо придирчивых наблюдателей не приходилось.

Конечно, городовые и стража не слонялись просто так – стрельба всё-таки раздавалась слишком близко. Иные покрикивали на пассажиров, особенно на тех, что победнее, что тащились к вагонам третьего класса:

– Проходи, не задерживайся! Нечего тут, нечего!..

Но Вера и бровью не повела. Добыла откуда-то из-за пазухи крошечный ридикюльчик, оттуда – пятирублевую ассигнацию, взяла билеты в первый класс, немедля потребовав у проводника горячего чаю, как только поезд тронется.

В купе было тепло и уютно. Чай и в самом деле появился почти мгновенно, позвякивала серебряная вилочка на блюдце с тонко нарезанным лимоном, стояла ложка в густом меду.

Федю Солонова трясло. Как ему удалось свалить одним ударом здоровенного громилу-жандарма?! И что же, теперь он – государственный преступник?

Вера сидела напротив брата, на удивление спокойная, только очень бледная.

– Что ты здесь делал?

– Нет, что ты здесь делала? – Каяться Фёдор отнюдь не собирался.

Сестра прикусила губу.

– Откуда ты на крыше взялся?

«Ага, – подумал Федя. – Она ж не догадывается, что я их подслушивал, что знаю про Старика, про Льва, про Бывалого…»

– А зачем тебя жандарм хватал?

– С каких это пор в семье Солоновых принято отвечать вопросом на вопрос? – почти искренне возмутилась Вера.

Тут, конечно, напрашивался ехидный ответ: «С тех самых, как моя старшая сестра связалась с государственными преступниками!» – но Фёдор счёл за лучшее это пока придержать.

– Это у вас тут такие поэтические вечера?

– Много ты понимаешь! Ну да, поэтические. Не все мои подруги в особняках живут, многие очень даже скромно! А вот что ты делал на крыше и что по этому поводу скажет мама…

– А что скажет папа по поводу твоего браунинга?

Удар попал в цель. Вера закусила губу.

– Браунинг ты тоже на поэтическом вечере раздобыла?

Сестра молчала.

Федя с торжеством потянулся за чаем.

Глава XIV

Конец декабря 1908 – начало января 1909 года, Гатчино

– Не говори им. Пожалуйста, не говори. Умоляю. Христом Богом молю. – Голос Веры дрожал, в глазах стояли слёзы. – Ты ведь тоже… ты тоже… что ты там делал, на этой крыше?

Он не дал втянуть себя в этот круг.

– Что б ни делал, а оказался, где нужно! Да если б не я, фараоны тебя б уже в кутузку засадили, и знаешь, что б тогда с тобой было? А с папой?

– Ничего бы с ним не было, – буркнула Вера.

– Почему?

– Потому что… потому что… – Она заметно колебалась, хотела что-то сказать, но под конец выпалила явно не то, что собиралась: – Софью Перовскую повесили, так? За цареубийство, не шутка! А отец её ещё девять лет, до самой смерти, состоял членом совета при Министерстве внутренних дел! [88]

– Тихо ты! – зашикал на сестру Фёдор. – Мало ли! То когда было! А теперь время другое, сама знаешь! Эвон мятеж на мятеже!

Вера не нашлась, что возразить.

– Ладно, родителям не скажу, – смилостивился наконец Фёдор. – Но только если ты всё мне сама расскажешь!

– Чего я тебе расскажу? – уныло спросила сестра.

– Что ты там делала. Что за люди. Почему их полиция ловила. Я из-за тебя, между прочим, преступником сделался!

– Люди… – проворчала Вера. – Всякие люди. За народное счастье стоят, за справедливость, за свободу…

– А это не они, часом, семёновский эшелон взорвали? – Федя знал, что не они, но припереть сестрицу к стенке лишний раз не мешало.

– Нет, не они, – неожиданно спокойно сказала Вера. – Социалисты-революционеры. Их «Боевая организация», если хочешь знать.

– А… а ты откуда про то узнала?

– Откуда надо, – отрезала Вера. – От тех… людей, которых сегодня арестовали. И вообще… я там была по заданию!

– Какому заданию?

– Побожись, что никому не скажешь!

– Клянусь! Могила! – Федя трясущимися руками полез за пазуху, достал нательный крестик.

– Я там была по заданию полиции, – шёпотом отчеканила сестра.

– Чего-о?! – Фёдор так и сел.

– По заданию полиции. – Вера наслаждалась эффектом. – Для борьбы с крамолой.

– Врёшь! А жетон у тебя есть?

– Какой жетон?

– Ну, полицейский!

– С ума спятил, Солонов-младший! Кто же на такие дела с полицейскими жетонами ходит?! Ты ещё скажи – почему фуражку не надела!

– Всё равно не верю, – упрямо сказал Фёдор. – Чем докажешь?

– А чем тут доказать можно? – парировала сестра.

Тут пришлось задуматься. А и впрямь, чем? Что там в полиции принято? Расписку, наверное, писать? С печатью?

– Глупый ты, – снисходительно заявила на это Вера. Она явно приходила в себя. – Никто в полиции про меня не знает, кроме одного лишь человека, из Охранного отделения. И имени моего там нет, псевдоним только, потому что у смутьянов там свои агенты тоже есть. Вот потому-то меня и арестовали бы, потому что это обычные жандармы, а того, кому я сообщаю сведения, здесь не было…

С точки зрения Фёдора, это было не лучшим объяснением.

– Тогда расскажи, как это всё началось?

В конце концов, он ведь тоже знал кое-что.

– Ничего особенно таинственного, – Вера пожала плечами. – Кузен Корабельниковых, Валериан… он стал за мной ухаживать… – Она покраснела.

Это не было секретом, но Федя подумал, что ему стоит удивиться.

– Мал ты ещё для таких вещей!.. Но… в общем, дело было так – он стал мне рассказывать о несправедливостях, о тяготах народной жизни, как плохо живётся крестьянину, рабочему, ремесленнику… Я слушала, поддакивала, он становился всё откровеннее. А потом предложил «встретиться с героическими людьми, что хотят изменить мир».

– И ты пошла? Не думала про нас, про папу, про маму?

– Пошла! – вспыхнула Вера. – Потому что… потому что уже знала, что это смутьяны и мятежники!

Фёдору Солонову было всего лишь двенадцать с половиной лет, и опыта в сердечных делах он не имел никакого (ну, если не считать смущения и растерянности, испытываемых в обществе одной юной, но донельзя отчаянной гимназистки-тальминки), и сейчас это не слишком укладывалось в его сознании.

– Сразу? Сразу знала? И никому не сказала?

– Не сказала! – огрызнулась сестра. – Но… потом Валериан стал говорить о терроре… о том, что это неправильный путь, а надо готовить восстание… и тут я испугалась. И… пошла в Охранное отделение. И… рассказала там всё.

– И никого не арестовали?

Вера помотала головой.

– Нет. Сказали, что надо следить… надо внедриться… надо сообщать обо всех их действиях…