Батарея снялась с передков, и номера выкатывали орудия на прямую наводку.
Наступали спокойно, без суеты и лишней спешки.
Внезапно грянувшие выстрелы заставили подскочить даже привычных ко всему бойцов Александровского полка — такая стояла до этого тишина, что даже нарушить её казалось святотатством.
Окраины Зосимова полыхнули все разом. Спрятанные пулемёты, многочисленные «фёдоровки» александровцев, лёгкие «мадсены», более солидные «гочкисы» — всё, что могло стрелять.
Федор Солонов аккуратно прикладывался к прицелу, ловил очередную фигуру, что казалась ему кем-то из командиров, следовал за ней перекрестьем, затаивал дыхание, брал упреждение и плавно нажимал спуск. Не человек — машина, лишённая чувств и эмоций, их сейчас не должно было быть.
Фигуры в его прицеле спотыкались, ломались, падали сломанными игрушками, а Федор уже ловил следующую. Без мыслей. Просто потому, что так было нужно.
Расстреливаемые с фронта и флангов, цепи красных залегли, растерянные. Батарея послала первые снаряды наугад в оборонительную линию воображаемых «марковцев», да тут же получила и ответ — с закрытых позиций ударили пушки александровцев, накрыв цели с первого залпа. Фугасы рвались прямо там, где стояли орудия красных — им не повезло встать как раз на заранее пристрелянном месте; впрочем, все удобные места как раз и были пристреляны заранее.
А затем над залегшими цепями стали рваться шрапнели.
Этого пехота красных уже не выдержала, люди вскакивали, бежали прочь, многие побросали даже винтовки. Конница, потеряв множество и всадников, и лошадей, тоже отступала.
Успех был полный.
— Донесение от комдива Ямпольского, — голос Ирины Ивановны был разом и сух, и холоден, словно январская ночь в самую стужу, когда небо чисто, а на нём — колючие и яркие огоньки звёзд. — Сообщает, что Зосимов обороняют «крупные силы белых, не менее дивизии». Требует подкреплений.
Склонившийся над картой Сиверс зло бросил карандаш.
— Вы докладывали о «полуроте марковцев», Шульц!
— Я докладывала то, что получила от разведки. К белым в Зосимове могли подойти подкрепления, это раз. Комдив Ямпольский пытается прикрыть свою неудачу, преувеличивая силы противника, это два. Я не удивлюсь, если он пренебрёг разведкой, вступил в город походным порядком и его авангард расстреляли из засады. Марковцы на такое способны, да и пулемётов у них хватает.
— У вас, выходит, не разведка, а… — и Сиверс грубо выругался.
Ирина Ивановна и бровью не повела.
— Вспомните лучше, товарищ командующий, в скольких случая эта «моя разведка» оказалась целиком и полностью права. Мы уже перерезали белым железную дорогу Лиски-Миллерово, взяв Кантемировку; Егоров с востока прорывается к Вёшенской; и, вы понимаете, что значит резко усилившееся сопротивление добровольцев в Зосимове, если, конечно, это правда?
— Что же? — угрюмо осведомился Сиверс, не отрываясь от карты.
— А то, Рудольф Фердинандович, что внезапно взявшиеся резервы белых знаменуют начавшийся отход царской армии от Воронежа. Очевидно, они наконец-то осознали опасность стратегического окружения и пытаются сейчас вырваться из кольца. А мы этого допустить никак не можем.
Сиверс недовольно фыркнул.
— И, товарищ комфронта, дивизию Щорса и полк червонного казачества надо не бросать на Зосимов, а отправлять туда, на восток, к Миллерово. Возьмём его — никакие Зосимовы нам будут не нужны. Нам тогда даже Зосимовскую пущу, о которой я упоминала, обходить не надо будет, — по карте теперь порхал красный карандаш Ирины Ивановны, оставляя легкие, стремительные пометки, отметины алым, словно следы крови, боёв и пожарищ. — Ямпольскому надо не город штурмовать, укладывая людей в бессмысленных атаках, а оставив против него заслон, всеми оставшимися силами двигаться вслед за главными нашими силами, на юго-восток.
Красный карандаш лежал теперь неподвижно, словно выбившийся из сил боец.
— А что, если… — Сиверс резко провёл толстую синюю черту через Зосимов прямо на юг. — Что, если беляки тут как раз и решили прорваться?
— Куда им тут прорываться? — развела руками Ирина Ивановна. — Мы их ещё не окружили. Путь отступления от Воронежа по-прежнему свободен. Правый берег Дона всё ещё в их руках. Нет, товарищ комфронта, никто тут никуда прорываться не будет. А вот нам надо ускорять наступление. Почему я и советую вводить резервы в бой на главном направлении, а не под Зосимовым.
— Нет! — резко и зло бросил Сиверс. — Говорю вам, Шульц, не нравится мне этот проклятый городишка! Марковцы там или нет, но взять его надо непременно! Как вы сказали, обойти Зосимовскую пущу? И обойти, и через неё пройти! Дивизию Щорса — туда! Остальные резервы — вперёд! Город взять во что бы то ни стало!
— Слушаюсь, товарищ командующий. Прикажете подготовить соответствующее распоряжение? И каковы будут дальнейшие задачи этой группы войск после взятия Зосимова?
— Я сам поставлю им эти задачи. И приказ сам подготовлю, — Сиверс быстро вышел, не глядя на закусившую губу Ирину Ивановну. В дверях обернулся, бросил холодно: — И, не беспокойтесь, сам же и напечатаю. Ничего, справлюсь уж как-нибудь.
— Слушаюсь, товарищ командующий. Какие будут приказания?
— Никаких, — створки захлопнулись.
Ирина Ивановна постояла несколько мгновений, глаза полузакрыты. А потом с усилием развела пальцы правой руки — всё это время они, оказывается, судорожно сжимали рукоять «люгера», заблаговременно извлечённого из кобуры.
Бои за Зосимов гремели уже третий день. Красные подтянули артиллерию, теперь уже не два, но двадцать два или даже тридцать орудий громили несчастный город. Пехота Ямпольского попыталась продвинуться через Зосимовскую пущу, нарвалась на минные заграждения и наступать там отказалась наотрез. Пришлось отрядить целый полк и двигаться в обход — только для того, чтобы угодить в тщательно подготовленную белыми засаду, потерять целую сотню людей убитыми, втрое больше ранеными и бесславно отступить; добровольческий же отряд беспрепятственно скрылся в глубине пущи, они-то знали, как проложены тропинки через минные поля.
Комдив красных решился на ещё один штурм. Окраины Зосимова были уже сильно разбиты артиллерией, немало домов сгорело и под прикрытием орудийного огня пехотные цепи почти дошли до траншей белых — и вновь не удержались, в упор расстреливаемые из пулемётов, подавить которые никак не удавалось.
Неся потери, красные вновь откатились назад.
На четвёртые сутки подошёл «1-ый полк червонного казачества», изрядно опередив пехоту Щорса. Вновь попытались ворваться в город, главным образом со стороны реки — и вновь неудача.
Пятый день ознаменовался прибытием, наконец, свежих полков щорсовской дивизии. Под крохотным Зосимовым оказалось собрано больше десяти тысяч штыков и сабель красных войск, серьёзная сила.
На шестые сутки начался «генеральный штурм».
Глава Х.7
— Отчего же вы молчите, товарищ Шульц?
— Вы не задаете мне никаких вопросов, товарищ командующий.
— Прекратите это! — Сиверс в раздражении прошёлся туда-сюда мимо длинного стола с картами. — Мы не в пансионе, тут капризам и обидам места нет.
— Я не обижаюсь, товарищ комфронта. Все ваши распоряжения — кои вы сочли возможным мне доверить — доведены до войск и выполнены. Чётко и в соответствующие сроки.
Сиверс вновь пробежался вдоль стола. Пестрые карты, исчерченные алыми и синими линиями, покорно лежали, словно карты судьбы, готовые указать, кому жить, а кому нет — тем, что составляли наполнение овалов, прямоугольнико и ромбов, обозначавших полки, дивизии и батареи.
— Что за ерунда с Зосимовым? — он запустил пятерню в волосы.
— Никакой «ерунды», товарищ командующий, — голос Ирины Ивановны оставался ровен. — Очевидно, мы столкнулись с подошедшими от Воронежа частями, иного объяснения у меня нет. Белые полагают, что мы решили наступать также и в тыл их основной ударной группировки, главные силы которой они так и не отводят. Ямпольский со Щорсом упорно штурмуют город, но противник столь же упорно сопротивляется. Зосимовская пуща заминирована — никто не ожидал, что белые успеют заложить столько минных полей. А мы теряем время. Вы же знаете, что на подступах к Миллерову наступление наше замедлилось, враг понял грозящую ему опасность и бросил туда все резервы. Егоров тоже бьётся, аки рыба об лёд. А мы тратим силы в бессмысленных штурмах Зосимова. Простите, товарищ командующий, если я утратила ваше доверие — отрешайте от должности, но не сказать вам этого я не могу.