Что мне эта компания, что другие подобные? Ментально не чувствую себя здесь своим, не готов укореняться в этом славном городке. Вот только не могу придумать, чем этот городок славен? Разве что, в каких-нибудь литературных произведениях он упоминается или в летописи. Хотя с летописью не срастается, городу всего сотня лет. Вернее, Сортировке сто лет, город пророс сквозь шпалы позднее.

— Петр, а какое у тебя погоняло раньше было?

— Зачем мне погоняло? Никакого не было.

— А в армии как звали?

— Сержант Фролов. Клички дают животным, у людей имена. Покедова, народ! Мне завтра на смену!

— Тебе же в ночь, посиди еще.

— Извини, Валера, устал.

— Ну ладно, спасибо, что зашел. Внес элемент новизны в ход вечера.

— Погоди! — это Витя выскакивает следом на площадку — Слушай, ты где такой модный клифт взял? В Москве?

— Прикинь, в Новоузловске.

— Да ладно!

— Есть у вас в городе портниха отличная с германской машинкой, вот она и пошила. Спасибо, хорошие люди подвели, порекомендовали. Там на арапа не подкатишь. А тебе реально надо?

— А ты как думал! Мне как у тебя. Дай адресок как брату.

— Ну если только как брату. Записывай адрес, скажешь ей, что по моей рекомендации. Но больше никому, а то и мне отрежут доступ. Там такая очередь, что фиг влезешь.

— Зуб даю! Могила. Спасибо, Петр.

Вот блин, Валера, почему в твоей компании так никто не разговаривает как ты? А потому, что тут с высшим образованием сейчас только ты да я. Именно в компании этой ты вырос, одноклассников и дворовую банду не выбирают. Тянутся такие Валеры к таким же как они по духу, а банда не выпускает, еще и кореша обижаются. Нужно быть сильным, чтобы уйти от наших к своим. Покидая квартиру непосредственного начальника я не знал, что ему уже недолго осталось ходить в начальниках.

Прихожу в ночь на смену, а на станции нездоровая движуха, и на пульте на путях парка «С» куча магнитных табличек налеплена «движение закрыто».

— Что у вас такое случилось?

— А на планерке не рассказывали?

— Из руководства никого на планерке не было.

— Ну да, тоже верно, не до планерок им сейчас. Вагоны у нас убежали при маневрах.

— Сильно?

— А ты как думаешь? Полсмены движение открываем, еще не по всем путям открыли. Маневровый вагонами вперед с северной горловины поехал, а когда тормознул, вагоны отцепились и ушли. Через весь парк пролетели. Составитель молодой неопытный, даже не попытался их догнать и сцепиться — обстоятельно рассказывает Бирюков.

— Ага, а если бы им ускорения добавил при нагоне? А если бы не успел их оттормозить, то и маневровый в этой куче бы оказался? — не соглашается Серёга Чикунов, почти мой ровесник.

— Ну да, и так могло быть. Короче, на юге в сортировочном парке вагоны стояли, убежавшие в них ударили так, что те разлетелись в разные стороны, посбивали те вагоны, которые на соседних путях стояли.

— Городки какие-то.

— Угу, городки. Все орут, отделение дороги на ушах стоит. Как обычно, толпа ревизоров и начальников приехала, а то без них же ничего не поднимут.

— Да не в этом дело. У начальника есть свой начальник. Он спросит, мол какие меры принял? А если не ездил на сход, то вроде как не сделал ничего. Своя у них логика, нам не понять.

Вот так и обсуждаем происшествие, при этом идет передача смены, дежурные рассказывают, где что стоит, как закреплено, под какие поезда будут локомотивы выдаваться в первую очередь. Рутина и одновременно важный процесс.

— А кого крайним сделают?

— Рано пока прикидывать.

— Да уже порешали все небось. Помяни моё слово, на нас повесят. На Сортировку.

— Это с какого перепугу. А может автосцепка неисправная у вагона. А вагон на чужой дороге ремонтировался. Вуаля, брак отдадим другой дороге!

— Умный ты — влез со своим раскладом мой напарник Курдюков — У нас главный ревизор в отделении дороги сменился? Сменился. Значит ему нужно браки набирать на этот год, да побольше. А потом будет докладывать: «Когда я в восемьдесят пятом пришел на свою должность, у отделения было по пятнадцать браков в год. Упорным трудом и профилактикой безопасности движения мы добились снижения случаев брака сначала до тринадцати, а затем и до десяти единиц за год!» Тогда ему почет и уважение.

— То есть правда никому не нужна?

— Вот ты выдал, молодой! Правду искать — это не к нам. Я даже не знаю, где она есть, правда твоя. Помяни моё слово.

— И что составителю будет?

— Бобкову? Выговорешник объявят. Чего работяге терять, тем более недавно работает на станции. Основной удар не по нему будет.

Глава 13

Песня о буревестнике

И Курдюков оказался прав. Вот только он не ожидал, как этот случай аукнется ему лично. Но по порядку. На колеса все вагоны поставили еще в дневную смену, а к двадцати двум часам уже открыли движение по всем путям сортировочного парка. А если учитывать, что на прием и отправление поездов сход не повлиял, во всяком случае официально, то в протокол разбора занесли фразу о том, что поездное движение не нарушено. Сочинять, так сочинять, и все пострадавшие вагоны в количестве три штуки были повреждены в объеме текущего ремонта, то есть три дня в вагонном депо, и поскакали дальше.

При этом специалисты вагонного депо Сортировка проявили большую выдумку и находчивость. Крытый вагон с конфетами перенес ампутацию переходной площадки — кто-то решил, что проще срезать её вместе с куском крыши, чем восстанавливать. Погибший полувагон с углем, закрученный винтом, затолкали в депо и оперативно разрезали на куски, а его номер и все необходимые знаки и надписи нанесли на другой вагон, исключенный из инвентарного парка и ждущий резки на металлолом. Утраченный груз? Кто-то из начальства скатался к грузополучателю и за рюмкой чая они пришли к выводу, что вагон доехал до станции назначения, выгрузился на путях предприятия грузополучателя, и уже уехал.

Труднее всего было с убитой кислотной цистерной, такой специализированный подвижной состав подменить было нечем, мало того — цистерна находилась не в парке МПС, а на балансе химзавода. Так что туда ездил железнодорожник более высокого ранга и уговаривал самого директора завода. В итоге цистерна тоже как бы вернулась на завод, и там была списана в лом по техническому состоянию. А железная дорога простила заводу все косяки и штрафы на сумму стоимости вагона на год вперед.

Откуда я всё это знаю? Так Валерка Старцев был сначала непосредственным участником комиссии по расследованию обстоятельств схода, он и рассказал о его ходе. Это он потом стал подследственным, приговоренным, а затем и того… был заметен под лавку большим начальством в качестве козла отпущения. Я сильно не возмущался, вернее высказывался про себя о порядках в системе, частью которой стал. Благо мой мудрый наставник, напарник и мыслитель из десантуры Николай Алексеевич Курдюков открыл глаза на выбор жертвы:

— Ты думаешь, почему именно Старцева сняли с работы? За многочисленные упущения? Нет, его прошлый проступок столь ужасен, что пятно можно смыть только кровью.

— Ты о чем?

— По весне начальник отдела перевозок товарищ Коротеев предложил ему место начальника станции Бобрик-Донской. Наш Валера из замов внеклассной станции не захотел ехать в начальники станции второго класса, да еще и в жопу мира. — О как, сидя в Верхнежопинске, я не знал, что даже отсюда можно улететь в задницу более высокого порядка. Или более глубокого.

— Так что, Лексеич, ты хочешь сказать, что Коротеев затаил обиду и отомстил сразу, как представился случай?

— А то! Такие люди не любят отказов от черни. Тебе сказали, ты выполнил, причем бегом. А Старцев норов показал. Тут еще и новый главный ревизор захотел на себя повесить брак, так что сошлись звезды на Валерке.

После ночной смены не удержался и сходил посмотреть на убранные, но еще не порезанные остатки убитых вагонов. Да уж, двадцать четыре тонны сварной закаленной стали должны выглядеть не так. Так могут выглядеть «Жигули», налетевшие на Зилок. С легковушкой понятно, там жесть тоньше миллиметра, но тут прокат, профиль, усиление… Вагон проектируется под перевозку семидесяти тонн груза, он пипец какой прочный. Обычно. Вот только человеческой небрежности, разгильдяйству или просто ошибке сталь ничего противопоставить не может, мнется как пластилин. Рельсы тоже только кажутся несокрушимыми, человек способен разрушить всё. Можно гордиться принадлежностью к гордому племени людей-разрушителей, ну и одновременно творцов.