Кой, очередной раз проезжая через деревню Козара по своим делам, попенял её дворянину, что тот решил не вмешиваться в дела общины в таком вопиющем случае, и сказал ему, что считал нужным: черти, спасшие девочку, служат Невидимой Гильдии. Слухи, что Невидимые связаны с чертями, пошли кругами и достигли официалов Имперского Суда. На Юге Имперский Суд был гораздо менее могущественен, чем в Империи, официалов было мало, и представитель Суда брат Конрид решил пока что ничего не делать и собирать сведения. Прежде всего, он установил несомненную связь этих слухов с рассказами о проклятой деревне.
В лагере невест чувствовалось приближение решающих недель. Пара невест уже сшили по два платья, после чего с удовольствием съездили (пока что под охраной ребят из лагеря) в Дилосар заказать себе новые у портных. Вернувшись, они сразу оказались в центре внимания. Их расспрашивали, каков этот столичный город? Рассказы были сбивчивыми, поскольку знатным девушкам в Агаше не позволялось выходить из дома, в случае чего их носили в закрытом паланкине или возили в закрытой повозке, так что даже своего Калгашта девушки практически не знали и не видели. Одно только удивляло: заборы вокруг дворов прозрачные, так что видно, что происходит внутри. В Калгаште заборы были сплошными и двухметровыми, даже в самом бедном дворе. Да ещё и совершенно непривычное ощущение, когда ты идёшь в городской толпе, видишь множество женщин и мужчин, попадаешь в самые разные ситуации… Одна из девушек ухитрилась заблудиться, уйдя на десять минут походить по рынку. Ей очень хотелось чуть-чуть побыть без провожатого, ощутить себя будущей гражданкой и хозяйкой своей жизни, и вдруг она поняла, что не знает, как вернуться. Хорошо ещё, что она не стала метаться по городу, а остановилась около одной из женских лавок с украшениями и сделала вид, что выбирает себе подарочек. Там её и нашел через полчаса провожатый. Естественно, что провожали их парни, наметившие этих девушек себе в невесты, и он ей купил брошь. За это время купец уже успел поговорить с девушкой, выяснил, что она из лагеря невест, и в случае чего потом помог бы ей вернуться, как она уже поняла женской интуицией.
Шаньасса приотстала значительно, занятая своими чувствами и встречами с женихом. Ее подружка Контаршит однажды сказала ей, что Арс заглядывается на другую девушку (имя ее не будем называть: значения не имеет). Шаньасса стала приглядываться, как ведёт себя жених, стоя на страже, пока её нет рядом. И ей показалось, что действительно он переглядывается и зубоскалит с названной девицей. Тем же вечером она устроила милому сцену ревности и убежала от него в лагерь (порою она теперь пользовалась разрешением проводить с милым практически всю ночь; наложенные влюблёнными добровольные обязательства сдержанности лишь увеличивали остроту ощущений).
Вернувшись домой, она забилась в свою палатку и зарыдала (негромко, но очень горько). На самом деле она не была уверена в том, правильно ли поступила, но и в противоположном тоже сомневалась, и это было особенно тяжко. И тут к ней подсела Клуллираст (которая уже требовала называть себя Клулиссой), которая в последнее время стала вроде бы её закадычной подружкой и даже наперсницей. Она с участием расспрашивала Шаньассу о свиданиях, и жадно ловила всё об испытываемых ею ощущениях во время ласок.
— Милая подружка, что ты так горько плачешь?
— Я не знаю, Клулисса! Мне кажется, что мой жених мне изменяет! Ему строят глазки, а он улыбается и болтает. Я не знаю. А, может, мне это показалось? Ничего не знаю. Но я сегодня его обозвала неверным и убежала, не слушая его оправданий. Да, может быть, если бы он не стал оправдываться, а просто обнял бы меня крепко-крепко и поцеловал бы жарко-жарко, я бы сразу поняла, что его оболгали. Но ведь он начал оправдываться! Значит, он на самом деле виноват.
— Подруга, злые языки страшнее торовских кинжалов, и, в отличие от них, никогда не ломаются. Это тебе завидуют. А ему ведь неприлично грубо вести себя с девушками, даже если они ему действительно глазки строят. Ты ведь уже знаешь все эти сумасшедшие правила здешних приличий, как тяжело их соблюдать. Но это даже к лучшему. Ещё денек подуйся на него, а потом прости. Он так обрадуется и так обнимет! Говорят, что самое лучшее слияние — когда прощаешь своего возлюбленного. Нет, вру. На втором месте. Самое лучшее — когда он возвратился с победной битвы. Но всё равно. Ох, как я тебе завидую! Если вы сольётесь, это будет для вас обоих такое счастье, такая незабываемая ночь!
Неизвестно, что было бы с Шаньассой и Арсом на следующую ночь, когда она, разгорячённая разговорами до полубезумия, собиралась его простить и обнять. Но командир, заметив, в каком мрачном настроении Арс вернулся среди ночи, на следующее утро послал его "по вызову царя" в Дилосар для переговоров с канрайцами. На самом деле царь действительно высказал пожелание, чтобы Арс, как будущий посол в Агаше, вошёл в контекст и этих переговоров. Но это был не приказ. А командир решил дать влюблённым время остыть после ссоры.
Когда нечто, называемое Грозным воинством Империи Правоверных, дошло до окрестностей Великих Озер, обстановка сразу же накалилась. Теперь уже были не отдельные набеги разрозненных бедуинских ватаг. Началось постоянное изматывание набегами конницы, почти все обозы были потеряны, шли впроголодь. И, наконец-то, приречный оазис! Деревня сдана без боя. Она пуста. Но в ней полные склады продовольствия. Убедившись, что провизия не отравлена, генерал разрешил её есть, и уже не мог сдержать изголодавшихся и уставших солдат, которые ели, готовили. Ели, готовили… А через три дня, когда подошла и немедленно двинулась в бой армия Диритича и Йолура, обожравшееся и обосравшееся в буквальном смысле воинство, где почти все страдали животом, не смогло стоять на поле битвы и побежало в разные стороны. Через два часа армии уже не существовало.
Уч-Чаниль Агаши вылез из подвала, где прятался, и громко произнёс новый символ веры. Он рассчитал правильно. Его не стали убивать и брать в плен, но сначала спросили, где он был во время битвы? Уч-Чаниль с гордостью обнажил окровавленную саблю:
— Когда все побежали, и я отступил. В пылу битвы вы ведь могли меня не пощадить, даже если бы я произнес символ веры.
— Всё правильно, доблестный воин! Иди к нам, драться за свет божественного знания и чистой веры, — сказал десятник.
— Я уже убедился, что в Кунатале праведности почти не осталось. Я иду к вам, — ответил Уч-Чаниль.
Скрестив с ним сабли в пробном поединке, сотник убедился, что этот воин — искусный боец, и назначил его десятником для других перешедших на сторону Йолура воинов. Уч-Чаниль усмехнулся внутри себя: наконец-то падение остановилось, и он двинулся вверх.
Словом,
Глава 10. Время решений
Тору Кристрорсу пришлось пару недель пробыть в Зооре на Совете Королевства. Он не всегда посещал эти заседания, но на сей раз настоятельно пригласили: обсуждался новый закон о сословиях, а Тор был единственным человеком в Совете, кто мог представлять интересы одновременно цехов и знати. И те, и другие всё время дергали его, предлагая высказаться по самым разным поводам. Такая популярность в двух сословиях с разными системами ценностей очень напрягала Мастера. В конце концов, он решил: говорить лишь то, в чём уверен, невзирая на то, как к этому отнесутся сословия. В итоге цехи были очень недовольны, как он относился к их запросам, а знать — к их. Но, поскольку каждое сословие было довольно, как он поступал с интересами и требованиями противоположного, тревожить его стали ещё чаще: если вносили предложение представители знати, цехи требовали выступления Тора, как представителя знати, которому они доверяют, после чего знать обрушивалась на своего "представителя". Знать делала то же самое по отношению к цехам, и после этого цеховики готовы были растерзать своего коллегу. Предельно вымотанный "сенатор" удивился, когда на заключительном пире те, кто поносил его с двух сторон, вдруг начали наперебой хвалить за принципиальность и предлагать дружбу.