Вот и кончилась прямая наша дорога — Две Мишени застегнул портупею. Что ж, посмотрим, кого нам на сей раз судьба послала в противники!..
Глава II.3
Серый день поздней осени, едва начавшийся рассвет, низкое северное небо, словно потолок блиндажа.
Аристов спрыгнул на насыпь. Со стороны почти невидимых в сумерках окраин Торошино постреливали одиночными, дал две коротких очереди пулемёт. Полковник оглянулся — мост через Пскову остался позади, слава Богу. Не успели взорвать, слишком долго прочухивались.
С обеих сторон к полотну подступал лес, огороды и выгоны начинались дальше. Однако, противник всё-таки не совсем спал — от Торошино до окраин Пскова полтора десятка верст, успели выдвинуться. Вот уж воистину, хвала Создателю, что мост цел!
Слева и справа от главного хода уже разворачивались цепи — и кадеты, и гвардейцы, и добровольцы — все вперемешку. Две Мишени встряхнулся, побежал к своим.
— Константин Сергеевич!..
— А вы быстро, Семен Ильич!
— Первыми под гребешок попадём, намекаете, господин полковник? — ухмыльнулся Яковлев.
— У нас впереди ещё Черняковицы, — Две Мишени вспомнил карту. — И ещё один мост. Вот что, Семен Ильич. Возьму-ка я своих охотников, кадетов, кого сам учил, из первой роты, да пройдёмся мы чуток вперёд. Нам у Торошино засиживаться нельзя, того и гляди разберутся псковские, кто б там у власти ни был, «временные» или немцы, да мост и рванут.
Яковлев отрывисто кивнул.
— Я их тут свяжу. Будут заняты. Не сомневайтесь, Константин Сергеевич.
— Как пройдём всю станцию, пущу зеленую ракету. Будьте готовы.
— Будем. Как юные скауты.
…Первых немцев они увидели совсем скоро — рядом с путями на скорую руку сложено укрытие из шпал.
Впереди ползком пробирался Воротников, так и не расставшийся со своим пулемётом. Рядом — Бобровский. Эта парочка неразлучна, особенно, как без вести пропал их третий, Костя Нифонтов. Рыжий Павел Бушен и Варлам Сокольский — надёжные ребята, отличные стрелки. Вместе с Федором Солоновым держали фланговую позицию на дамбе, пока не пришла пора отступать…
Немцы устроились крепко, насыпь, самые подступы к ней, где лес сведен, они простреливали полностью. Но вот чуть в стороне — густой лес. Там у них тоже секрет?..
По левую руку — густой лес, за ним — извивы узкой Псковы. Аристов махнул рукой — его команда, пригибаясь, двинулась через успевший подняться кустарник к тёмным елям.
Немцы на посту не позволяли себе никаких вольностей — ни звука, ни огонька. Но едва ли они тут успели всё облазать…
Пробиравшийся первым Бушен вдруг резко присел, его движение тотчас повторили и остальные. Пашка в темноте видел не хуже кошки, «нокталопия», как назвали это доктора.
Бушен жестом указал направление. Как он сумел углядеть залегшего меж двух елей вражеского солдата — Бог весть, однако вот углядел. Севка Воротников ухмыльнулся, извлёк из кармана тонкую ременную петлю, продемонстрировал полковнику. Аристов кивнул.
Севка все последние годы оставался непобедимым «первым силачом» корпуса, хотя с Федором Солоновым у них не всё выходило так однозначно.
Отработано это было на практических занятиях сотни, если не тысячи раз; и, кто бы мог подумать, на летних маневрах 1914 года, когда нынешняя первая рота, а тогда вторая, дерзко нарушила все каноны и регламенты, проникла в тыл условного противника (в роли коего выступали лейб-гусары, не слишком любимые старшими кадетами за неимоверное зазнайство), повязала часовых и захватила штаб, как раз когда гг. штаб- и обер-офицерам был подан обед.
Государь тогда очень смеялся, велев гг. проигравшим отдать обед нахальным кадетам. Шалость эта создала александровцам немало недоброжелателей среди золотой гвардейской молодежи, ну, а уж лейб-гусары — те, говорят, на клинках поклялись а) отомстить; б) скоро отомстить и в) страшно отомстить, однако так и не успели…
Кто-то из этих лейб-гусар навсегда остался в Стрельне, кто-то пропал без вести в Петербурге, а кто-то — надеялся Аристов — и сейчас окажется с ними.
Воротников скинул шинель, беззвучно, ползком исчез в зарослях. Все замерли; а миг спустя вдруг хриплый гортанный вскрик, удар тяжелого тела.
«Чисто убрать» не удалось. То ли немец оказался сильнее, то ли у Севки в последний момент дрогнула рука — но немцы всполошились.
Аристов вскочил, махнул кадетам, увлекая за собой.
Сам Воротников тоже вынырнул из подлеска, подхватил шинель, в руках — окровавленный финский нож.
— Виноват, господин пол…
— Потом! — оборвал его Две Мишени.
Сейчас немцы разворачивают тяжёлый пулемёт. Хорошо, если он у них на колесном станке; плохо, если на треноге и крутится во все стороны.
Со стороны моста вновь заговорили орудия и пулемёты бронепоезда; раздались один за другим несколько дружных залпов — Яковлев исполнял обещание.
И, едва канонада и треск ружейных выстрелов сделались совсем громкими, Аристов отдал команду.
Его первая рота, его кадеты отлично знали, как действовать. Вынырнули из леса все разом, рассыпавшись; Бушен и Бобровский метнули гранаты, Сокальский прикрыл короткими очередями из верной «фёдоровки»; пули вонзались в пропитанные креозотом шпалы.
Гранаты взорвались, как положено — и Пашка, и Лев натренированными движениями закинули жуткие подарочки внутрь штабеля.
Взрыв. Второй. Они утонули в накатывающемся с северо-востока грохоте боя.
— Вперёд!
Понятно, зачем немцам тут секрет в лесу и пулемётное гнедо на насыпи. Стрелки наверняка или переведены в тупики, или выведены из строя. Ясно, что бронепоезд смёл бы это наспех возведённое укрепление, но вот попортить жизнь тем, кто попытается исправить стрелки, оно бы сумело.
Кадеты выбрались на рельсы.
— Осматриваем, глаз не жалеем! Стрелочные переводы в особенности, но и просто башмаки вагонные не забываем!
Стрелки, к счастью, совсем испорчены не были. Пригибаясь, команда Аристова бежала вдоль путей; главное — убедиться, что рельсы нигде не разобраны.
Вторую стрелку враги попытались сломать, пришлось навалиться всем вместе, передвинув направляющую. Но — смогли, передвинули.
Так, крадучись, укрываясь за невысокой насыпью, пробрались до самого выходного семафора. Проверили. Двинулись обратно.
Севка Воротников всё шипел себе под нос какие-то ругательства, что, дескать, всё не так было, как должно, а то бы он!.. — пока Две Мишени не показал ему кулак — тише, мол, совсем голову потерял!
Полковник высоко вскинул руку с ракетницей, в медленно светлеющее серое небо взмыла зелёная ракета. Словно отвечая ей, со стороны моста стрельба и орудийные удары сделались ещё чаще, послышалось отдалённое «ура».
Яковлев и остальные офицеры должны загонять сейчас кадет и прочих обратно в броневагоны. Времени у них немного, пока немцы не очухались и поняли, что к чему.
Однако те, похоже, и впрямь едва успели выдвинуться к Торошино, наспех попортить стрелки да накидать одну на другую шпалы. Ни взорвать мост, ни даже разобрать рельсы — на это не хватило то ли времени, то ли инструмента, то ли сил, то ли всего этого вместе; не то, чтобы кадеты славного Александровского корпуса как-то возражали бы против этого.
Бронепоезд меж тем набирал скорость, и Аристов вдруг хлопнул себя по лбу, вот жеж разиня!.. Немцы его пропустят, а следующие за ним вагоны просто изрешетят.
— Сюда! К стрелкам!
На стании Торошино всего четыре пути. Главный ход и две разъездных колеи. Бронепоезд должен прикрыть другие, беззащитные паровозы с вагонами, особенно государев и санитарные. Придется их пропустить вперед, до следующего разъезда, а там и следующая станция, Черняковицы, и тоже мост!..
Они едва успели.
Бронепоезд свернул на крайний путь, пулеметы резали в упор, башенные орудия стреляли прямой наводкой, и немцы дрогнули. Было их тут, похоже, совсем немного, хорошо, если полурота и без артиллерии, второпях выдвинувшаяся к станции. Хорошо, что не успели не то, что подорвать мост, но и завалить его бревнами.