Через неделю девочка предстала пред взглядом Старейшин. Предыдущие семь дней ушли на то, чтобы добраться по пункта встречи — глухой деревни на юге Франции. В страну революционеров и свежих круассанов они с родителями отправились на машине, рядом с которой тут же появилось несколько черных джипов, стоило им только пересечь границу. В сопровождении двух машин они покатили по пустынным провинциальным дорогам, наблюдая непримечательные пейзажи за окном и изредка встречаясь взглядами друг с другом. Ближе к вечеру мама завязала Русе глаза и весь остальной путь муза преодолела с плотной повязкой на голове, отчаянно прислушиваясь к каждому звуку и пытаясь понять, что происходит.
Родители на любые её вопросы отказывались отвечать и очень скоро, осознав всю бесполезность, Руся перестала что-либо спрашивать вообще.
Наконец, машина остановилась, девочку вывели на улицу, где витал стойкий аромат лаванды и еще чего-то смутно знакомого, кажется, еще с детства.
Её взяли за руку и повели куда-то. Вели долго, по-прежнему сохраняя глубокое молчание, но помогая перепрыгивать и переступать через преграды, взбираться по лестницам и переходить веревочные мосты, а те препятствия, с которыми она не могла справиться, стоя на собственных ногах, она преодолевала на мужских руках, которые показались такими надежными, что Фируса периодически соскальзывала в сон, а потому не могла точно сказать, сколько времени заняла дорога пешком. Кем был тот мужчина, который привел её в чертоги Старейшин, Руся так и не узнала.
Когда утомительное путешествие завершилось с неё сняли повязку, предварительно дав наставление: «Досчитай до ста и только тогда открывай глаза». Покорно подчинившись, Руся в уме сосчитала до указанной цифры и подняла веки, с удивлением обнаружив себя стоящей посреди высокого и широко каменного колодца. Подняв голову, она увидела небо, оно было ярко-голубым, таким, что после повязки разболелись глаза. Произведя в уме нехитрые подсчеты, Руся сообразила, что фраза про глухую деревню не была преувеличением, ведь у них ушла вся ночь на то, чтобы добраться до Совета.
Оглянувшись по сторонам, она увидела двенадцать фигур в длинных просторных балахонах с наброшенными на голову капюшонами. Они сидели на возвышении, на высеченных из камня стульях, больше напоминающих троны, расставленные вдоль стены на равном удалении друг от друга по всему периметру колодца. Выходило, что Старейшины мало того, что гордо восседали на престолах, так еще и возвышались не меньше, чем на метр над тем, кто оказывался в центре колодца. Этот момент Руся запомнила очень четко, потому что тогда в полной мере ощутила всю свою ничтожность перед наделенными властью.
Лиц членов Совета Руся не разглядела. Горящий в лампадах огонь давал достаточно света, но Старейшины не спешили снимать свои капюшоны. Они просто смотрели на неё. Молча. И от этих взглядов ей, перепуганной и растерянной, было неуютно, ведь она чувствовала, что они не просто смотрят. Они изучают её.
Старейшины продолжали молчать, а она, не в силах вымолвить ни слова, молча глядела на них в ответ. Все это продолжалось не дольше десяти минут, но музе показалось, что миновало с десяток лет. Наконец, один из членов Совета взмахнул рукой. Ткань широкого рукава на мгновение задралась, продемонстрировав сухую старческую руку с пигментными пятнами и вздувшимися мутно-голубыми венами. С жутким скрежетом часть каменной стены отъехала вверх и вошел отец Руси.
Подойдя, он встал рядом с дочерью, но так, чтобы ни кончиком пальца, ни краем странной черной одежды, чем-то напоминающей кимоно, не коснуться девочки.
— Понимаешь ли ты всю важность возложенной на твою семью миссии? — обратился к её отцу глухим дребезжащим голосом тот, который махал рукой. Фирусе показалось, что он был самым главным в Совете. И не только потому, что он единственный из всех заговорил и хоть как-то подвигался в то время, как все остальные сидели истуканами. Но и потому, что у него единственного спереди на капюшоне светлого балахона был вышит серебряный знак, детали которого музе так и не удалось рассмотреть, потому что чем сильнее она напрягала взгляд, глядя на символ, тем сильнее он расплывался, превращаясь в серебряное пятно.
— Понимаю, — кивнул не глядя на дочь Артур.
— В таком случае, мы одобряем кандидатуру твоей дочери на пост помощника первого советника. С этого момента и навсегда она — служительница Совету. Единство и сила.
— Единство и сила, — поклонившись, откликнулся отец Фирусы, а после, глядя строго вперед, вцепился в дочь и потащил следом за собой на выход.
Часть каменной стены вновь поднялась, а потом с тем же звуком опустилась, но уже за их спинами. А сами они вышли в похожий на предыдущий каменный колодец, но размером поменьше. Здесь не имелось ни тронов, ни людей в балахонах, благодаря чему Руся задышала ровнее и попыталась задать вопрос. Но отец лишь жестом приказал ей молчать, и девочка послушно затихла.
Из второго колодца отец и дочь тем же способом перешли в следующее помещение — копию первого и второго, но еще на порядок меньше. Процедура повторилась несколько раз — скрежет, кусок уезжающего вверх камня, полная безлюдность и нарастающая торопливость отца. Последний колодец оказался таким узким, что высокий худощавый мужчина и девчонка, которую можно было двумя пальцами перехватить едва смогли пробраться по нему бочком.
— Интересно, а что делать людям с чуть более здоровой телокомплекцией, если Совет вызовет их к себе? — пренебрежительно прервала Ниса рассказ музы. — Ну, тем, кто не напоминает собственный рентгеновский снимок? Как в сказке про плюшевого любителя мёда — сидеть в колодце и ждать, пока похудеешь? Это уже концлагерь какой-то!
Я шикнула на Нису, не став дослушивать её возмущенные размышления, и попросила Русю:
— Продолжай.
Подруга кивнула и вернулась к тому месту, на котором её так невежливо прервала банши.
В пятом, самом узком, колодце они пробыли достаточно долго. Наверху, где был глухой потолок вместо неба, периодически вспыхивали какие-то красные огоньки. В какой-то момент Русе показалось, что это — глаза летучих мышей, но отец, проследив за испуганным взглядом дочери, как бы между делом заметил:
— Блуждающие огоньки. Их еще называют болотниками, из-за того, что они предпочитают селиться на болотах.
— Но здесь ведь нет болота, — промямлила муза.
— Зато здесь есть мы. Они наблюдают.
— Зачем?
— Что бы не позволить нам вернуться обратно, — спокойно пояснил Артур. — Наша аудиенция окончена, и мы должны покинуть это место.
Наконец, часть стены, к которой Руся оказалось частично прижатой, двинулась к потолку, и маленькая муза вывались на свежий воздух и зеленую траву, дыша часто и глубоко, пытаясь прогнать из памяти воздух, которым были наполнены колодцы, спертый и влажный, воняющий… смертью.
Преодолев несколько метров на коленках, она подхватилась и замерла.
Дорогу преграждали заросли барбариса. Колючие кустарники тянулись вправо и влево так далеко, насколько хватало взгляда, образуя непреодолимую стену из веток с длинными острыми колючками, собранными в пучки.
Сдали нервы и у музы началась истерика — со слезами, несвязными воплями и конвульсивными содроганиями. Подбежавший отец обнял дочь, прижал к себе и начал укачивать, успокаивающе поглаживая по голове и что-то тихо приговаривая. Когда кризис немного стих, муза расслышала слова:
— Ничего, все хорошо, все будет хорошо. Они забрали Симону, но я не отдам им тебя. Ты всегда будешь с нами, со мной и с мамой. Ты всегда будешь нашей маленькой девочкой. И мы всегда будем рядом, чтобы помочь тебе. Чтобы не потребовал Совет — мы поможем.
Когда Руся окончательно успокоилась, Артур рассказал ей, что такие, как они, были созданы много лет назад для оказания помощи Совету. Старейшинами нужно было подчинить тех, кто был против установления новой власти. Многим не понравилась созданная ими система управления, которая мало, чем отличалась от власти жестоких богов.