Сам остров Киальс был примерно сорок вёрст в длину и двадцать вёрст в ширину. Его южное побережье окаймляли низкие горы, а к северу местность плавно спускалась к морю. На юге верстах в тридцати виднелись берега Валлины.

Лоцман, узнав, что на борту есть Мастер, который добровольно явился предстать перед имперским судом, немедленно отослал с этой вестью свою скорлупку, и на берегу Тора встретили официалы Имперского Суда. Это были двое судей в чёрных одеждах и двое священников высокого ранга. На одном была оранжевая мантия слуги Победителей, на другом — серая мантия слуги Бога Единого.

— Весьма похвально, сын мой, что ты добровольно явился предстать перед Высоким Судом, — сказал тихим елейным голосом слуга Победителей. — Такой поступок редок, и тебе будет оказано подобающее снисхождение. Уже сейчас могу тебя уверить, что, даже если тебя признают виновным, тебя удушат до сожжения.

От такой "милости" Тора передёрнуло. А серая мантия таким же елейным голоском добавила:

— Честный иноверец, я подтверждаю слова своего заблуждающегося брата. Он клялся именем тех, кого Всевышний для искупления их грехов приставил охранять ад. А я клянусь его собственным Высочайшим Именем, которое нам не дано знать. Я прослежу, чтобы отступления от твоей веры не были бы вменены тебе в сатанинство, если это человеческие грехи, а не богомерзость.

— Поскольку ты добровольно явился на Имперский Суд, ты пройдёшь в тюрьму Суда без конвоя, лишь в сопровождении, — почти столь же елейным голосом добавила одна из чёрных мантий.

Первая камера Тора была чистой, сухой и прохладной. Два дня никто Мастером не интересовался, на третий день опять появилась четвёрка, на сей раз другая, и с ней секретарь. Все они представились заключённому и объявили, что назначены Высоким Судом разбирать дело против Великого Мастера Тора Кристрорса, ранее из Колинстринны, а ныне из Карлинора, по поводу богомерзостей, которые совершались в Колинстринне. Они начали детально объяснять узнику свои функции, его обязанности и права, как обвиняемого.

— Мы, двое судей, должны прийти к согласному мнению, в каких проступках ты виновен и насколько, а также какие меры необходимы для очищения твоей души. Служители двух религий следят, дабы мы не увлекались положениями своей веры и будут защищать тебя, если мы по недомыслию и слабости своей сочтём богомерзостью отступления от положений нашей религии либо религии Единого Бога. Они же следят, чтобы ни на одном допросе мы ни единым словом не подсказывали тебе желаемый ответ, а добивались от тебя правды и одной лишь правды, какова бы она ни была. Ты обязан правдиво отвечать на наши вопросы. Если ты будешь путаться в показаниях или ссылаться на забывчивость, мы имеем право применить законные меры для освежения твоей памяти. Если ты будешь пойман на явной лжи, то это будет приписано влиянию Отца Лжи и отяготит твоё положение. Мы просим тебя подписать документ, что ты доверяешь Имперскому Суду идти на все необходимые меры для выяснения истины и объективного расследования.

Тор знал, что, подписывая, он дает разрешение на пытки, и что, отказываясь, он лишь отяготит своё положение. Он подписал бумагу на Древнем языке, надеясь, что обещанные ему снисхождения будут относиться и к допросам.

— Мы должны объявить тебе ещё кое-что. Поскольку в твою пользу подано ещё одно отношение и оно принято Судом, ты рассматриваешься не только как обвиняемый, но и как истец. По этой причине ты иногда будешь допрашиваться в одном качестве, а иногда в другом. В целях выяснения истины тебе не будет сообщаться, в каком качестве ты допрашиваешься. И ещё одно уточнение. Третьего дня тебе было обещано снисхождение. Но, поскольку ты явился на самом деле не как обвиняемый, а как истец, клятва о снисхождении признана ничтожной. И мы должны предупредить тебя, что, если ты будешь осуждён как богомерзость, ты будешь осуждён дважды, ещё и как клеветник.

Вот тут Тор вздрогнул. Но на первом допросе никаких пыток не было. Вопросы задавались исключительно нейтральные, типа: "Что у тебя находилось в твоей мастерской в Колинстринне в углу за главным горном?", "Сколько рабов и рабынь ты купил за прошлый год? Назови их имена и какой работой они у тебя занимались". "Кто из твоих соседей неприязненно относился к тебе и мог бы тебя оклеветать из вражды?" "Что ты делал такого-то числа такого-то месяца ночью?" Ни одного конкретного лица, ни одного конкретного эпизода не упоминалось. Впрочем, точно так же было и на всех остальных допросах.

Тор заметил: если он не мог ответить на какой-то вопрос, потому что не помнил, его увещевали вспомнить получше, и через несколько дней вопрос повторялся, может быть, в другой форме. Когда он впервые ответил третий раз "Не помню" на один из вопросов, его тем же елейным голосом предупредили, что могут помочь вспомнить, и отвели вниз, в пыточную, где палач продемонстрировал самые ужасные орудия пыток и объяснил, как они действуют. Когда он снова на один из вопросов ответил "Не помню" в третий раз, начались пытки. Перед пытками ему давали приятное на вкус питье. Потом Эсса ему объяснила, что это — настой, ослабляющий волю, снижающий воображение и способность лгать. Более того, она уточнила: Мастеру давали слабый настой, чтобы не повредить его волю необратимо, поскольку он был одновременно и обвиняемым, и истцом. Да и пытки, как он потом сообразил, применялись исключительно не калечащие, хотя и крайне мучительные. Узник однажды решился переспросить, когда ему в очередной раз задали вопрос, на который он уже отвечал, как же он раньше отвечал на это? Под строгими глазами двух священников судьи объявили, что он имеет право на такое разъяснение, и секретарь зачитал ему четыре совершенно разных ответа, которые он давал по этому поводу. Как ни странно, это прояснило память подследственного, и он дал пятый, на сей раз абсолютно полный и точный ответ. Священники одобрительно сказали:

— Хорошо, когда человек наконец-то доходит до истины. Вот и приходится нам помогать ему, хоть и методы для этого порою такие, что мы их применяем с прискорбием.

Четыре месяца длились допросы. Тора то переводили в самые ужасные и тёмные камеры, надевая на него невообразимое рубище, то поднимали в хорошую и давали приличную одежду, то возвращали ему свою и разрешали заказывать вещи служителям за свои деньги. Ничего из вещей не пропадало, кошелёк с деньгами был всегда цел. Так что слухи об абсолютной честности и неподкупности Имперского Суда подтверждались. Впрочем, узник понимал, что со служителями, заподозренными в нечестности, делали просто ужасные вещи. Подследственный скоро научился различать, когда его допрашивают как обвиняемого, а когда — как истца. Дело в том, что состав суда был разным. А вот вопросы были почти неразличимы.

Запомнился один из допросов на последнем месяце расследования, когда Тор вдруг понял, как близко к пропасти он стоит.

— Вспомни, сын мой, как проходили роды у твоей жены? — спросил судья.

— Я же не мог быть в её комнате, когда она рожала. Там были доктор барона и его придворная повитуха.

И тут неожиданно последовал конкретный вопрос:

— Ты их пригласил или они пришли по собственной воле?

— Ни то, ни другое. Их прислал барон в знак уважения ко мне.

— А ты сам кого хотел пригласить?

— Лучшей повитухой в деревне считается Аринасса Туканар, вдова смерда. Я бы позвал её. Хотя на вид она как ведьма.

Судьи переглянулись между собой.

— А теперь вспомни, что случилось около твоей мастерской перед родами?

— Аринасса пришла без зова. Я знал, что баронские люди едут, и отказать барону было бы оскорблением. Я поблагодарил её и сказал, что она не нужна. Она была очень недовольна. Тогда я дал ей во имя Победителей плату повитухи и попросил молиться, чтобы жена благополучно разрешилась от бремени. Аринасса бросила деньги на землю, сказала, что она не нищая, не берёт милостыню, — Тор чуть-чуть помолчал. — И вдруг она выругалась, как последняя шлюха.