И ей ответом опять пронесся протяжный вой. На это раз и я почувствовала неприятный холодок.

- Так может просто волки?

- Дай-то Бог.

Мы дотащили зеркало до моей спальни и водрузили на прежнее место. Вой больше не повторился. Я-то чего разволновалась? Это же темная крестьянка, она вон даже на воду готова ворожить.

- Благодарствую, – мягко улыбнулась я Хеленке.

- Это вам благодарность, что не брезгуете мной, – любовница Казимира, наверное, до этого ни разу не позволила себе зайти в комнату Янины, поэтому сейчас с любопытством крутила головой. – ЧуднАя у вас колючка какая, – указала она на вазу с бессмертником, – это от сглаза?

Хеленка явно принимала меня за опытную колдунью.

- Да, на полнолуние мне пан Яромир нарвал, – решила подыграть ей, –чтоб завистницы глаза отводили.

- А именно мужчина должен рвать? – явно заинтересовалась Хеленка.

- Да, мужская рука самая надежная, – зачем-то соврала я, глупое ребячество.

- Жаль, – Хеленка явно расстроилась, сложно было представить пана Казимира, в полнолуние рвущего бессмертник.

Я подбежала к столу, отломила веточку от колючего букета и вручила Хелене.

- Возьми, нашепчешь свое, что нужно.

- Спасибо, – бережно взяла она у меня колючку.

- Только никому, хорошо?

- Никому. 

Она поспешила к двери, но у самого порога повернулась:

- Бог вам поможет, – и скрылась в темноте.

В церкви тоже соблюдалась строгая иерархия: мы с Казимиром восседали на почетной передней скамеечке, за нами расселась местная шляхта, за ними воины, ближе к дверям теснились крестьяне. Воскресная служба подействовала умиротворяюще. У меня было чувство, что я много-много раз так сидела: все движения были отточенными, когда надо было, я вставала, опускала голову и молитвенно складывала руки вместе со всеми. Пан Казимир хорошо держался, заподозрить его в болезни было сложно: спина прямая, подбородок гордо вздернут, взгляд сурово-сосредоточен. Как же нелегко ему, наверное, все это дается.  

После службы я предупредила свекра, что хочу еще помолиться в одиночестве и пройтись к замку пешком. Я устала от постоянного присмотра слуг. Даже в моей спальне все время крутилась Граська или кто-то еще из служанок, так как пан Казимир велел меня не бросать, вдруг я опять хлопнусь в обморок. Уединенная молитва в храме была единственной возможностью хоть немного отдохнуть от назойливого внимания. Тем неимение Казимир предупредил, что охрана ждет меня снаружи и будет следовать за мной от деревенской церкви к замку, и стоит мне только махнуть платком, как сразу подкатит карета. Видно, избавиться полностью молодой княгине от опеки здесь невозможно, ну и на этом спасибо.

О чем я молилась? Вернуться назад и… чтобы Ярек остался жив. Пустота высоких сводов подхватывала мой шепот.

- Молишься, распутница?! – внезапно рядом со мной появились две женщины: юное робкое создание и разъяренная тетка лет сорока с резкими чертами лица, именно она тыкала в меня пальцем с острым ногтем: – Молись, из-за тебя молодой княжич сгинул, гнев Божий на себя взял. А это ты должна была сгинуть, ты!

- Мама, не надо! Прошу вас, пойдемте, – девица пыталась оттащить разбушевавшуюся мать, но та продолжала выкрикивать мне проклятья.

Обе одеты скромнее чем я, но не без лоска. Не крестьянки.

- Распутница, чтоб ты сдохла, а я на могиле твоей спляшу!

Кто эта сумасшедшая, не стесняющаяся бросать проклятья прямо в храме, да еще и невестке хозяина земель? Я встала, готовясь к нападению, дистанция между нами сокращалась. «Махни платком», – про себя передразнила я свекра, а кто меня здесь увидит? И священник отошел, чтобы позволить княгине побыть один на один с Богом.  Придется все же опозориться и крикнуть о помощи.

- Мама, пойдемте, – девица стала пунцовой.

- Что ты меня все дергаешь? Она твое счастье разрушила, прыгнула к холостому мужику в постель и заставила на себе жениться. Раньше таких камнями забивали, а теперь она княгиня, кланяйся ей в ножки. А я не стану, вот тебе, девка непотребная, – тетка показала мне жирную фигу. – Нет у тебя детей и не будет, проклинаю тебя. Слышишь, проклинаю!

Из всего потока я поняла, что вот эта краснеющая за мать дева и есть Моника. Девушка была похожа на лесную фиалочку: нежная, тоненькая, свежая. Светло-русые волосы вились легкими кудряшками, делая круглое лицо милым и беззащитным. Большие серые глаза, маленький курносый носик, забавные веснушки – ангелочек, да и только. Такую хочется жалеть и баловать. Не так я себе представляла роковую соперницу. Мы ровесницы, но рядом с ней я кажусь себе намного старше, взрослей, да и рост позволяет мне смотреть на нее сверху вниз.

А ее матушка все бушевала, опьяненная моей растерянностью:

- И как тебе не совестно в храм Божий заходить, после тебя здесь ладаном надо все окуривать?!

- Вы забываетесь, пани, – осаживаю ее холодным голосом. – Я передам князю, что вы оскорбляли его невестку.

- Грозит она мне! Да все знают, что на вас проклятье. Долго ли твоему князю еще жить?

- Хватит, чтобы погнать вас отсюда поганой метлой!

Кажется, выражение не из этой жизни, ну да ладно.

- Не надо, княгиня, прошу вас! – взмолилась Моника. – Она не здорова, не понимает, что говорит. Прошу вас! Эй, кто-нибудь! – девушка беспомощно посмотрела в сторону выхода. – Матушка, да пойдемте же!

- Что ты меня тянешь? Она украла у тебя жениха, а ты блеешь как овца!

Наконец, на крик вбежала моя охрана и двое слуг шляхеток, крепкие парни, шепнув что-то моим воинам, без лишних поклонов схватили расходившуюся хозяйку под руки и потащили из церкви. Видно, она действительно не в своем уме, и всем это известно. Моя охрана с поклоном тоже удалилась.

Мы остались с Моникой одни.

- Еще раз простите, княгиня, – девушка извинялась, но не униженно, как только что увещевала мать, а с чувством собственного достоинства, расправив хрупкие плечи. А ведь она думает то же, что и старшая, но воспитание и гордость не дают ей бросить мне это в лицо.

Это ж надо было попасть в сказку в качестве злой разлучницы влюбленных. Что ж не везет-то так? А что в сказках происходит со злыми разлучницами? Правильно. Судьба их незавидна и этому все только радуются.

Значит я ведьма, так и буду вести себя как ведьма.

- Ты еще ждешь Ярека? – спрашиваю с насмешкой, заглядывая ей в глаза.

- Я молюсь за него, – она смело не отводит взгляд.

- Ведунья Иванка передала, что он жив.

В больших серых очах вспыхивает огонек радости.

- Это мудрая пани, она нагадала, что Каменецкий станет нашим королем, и все сбылось. Я тоже чувствую, что Яромир жив. Благодарю за весточку, – она слегка кланяется мне и, подобрав юбки, устремляется из храма.

- Я тебе его не отдам, можешь не надеяться, – зло кидаю ей вслед. – Никогда не отдам!

- Лишь бы был жив, – поворачивает она ко мне лебединую шею, а в глазах неприкрытая ненависть, почище чем у сумасшедшей мамаши. Ну ей есть за что меня ненавидеть.

Перекрестившись на икону, Моника выбежала прочь.

Луговые травы дышат жаром, лето вытягивает из них соки, стирает яркие краски. Задумчиво срываю травинки, подставляю бледное лицо солнцу. Пани не полагается быть загорелой как крестьянка, ну и пусть. Мной овладевает безразличие. После такого ушата помоев, кажется, чужое мнение еще долго будет пролетать мимо, задевая лишь вскользь. В отдалении также неспешно движется моя охрана. Вот где они были, когда эта сумасшедшая на меня чуть не кинулась? А о чем она там твердила: я соблазнила Ярека, и он вынужден был на мне жениться? Неужто я настолько потеряла голову, что утратила всякий стыд, да и достоинство за одно? Вот у Моники достоинство так и прет, уж она себя блюдет. А я? Как я могла его соблазнить: явилась к нему ночью в чем мать родила, напоила до бесчувственности, бросилась на шею, зацеловав до потери контроля? Да нет, я на такое не способна, меня не так воспитывали! И тут же память услужливо подсунула сцену в спальне, когда я первой кинулась целовать мужа и стаскивать с него одежду. Неужели я украла его так нагло, напролом?! Мне нельзя вспоминать, нельзя! Но прошлое уже как в зеркале отражалось в моих глазах…