Вокруг катка быстро поднимались снежные валы; кое-кто уже принялся возводить крепостные стены с башнями, замелькали снежки.

Шестая рота, пользуясь общим – хоть и временным – забвением корпусных правил, решила, что настало их время.

– Эй, седьмая рота, первое отделение! А с каких это пор вами Шульциха командует?

Стёпка Васильчиков. Самый задиристый задира, не уступавший Севке Воротникову и оспаривавший у него титул главного силача младших возрастов.

Как на грех, Две Мишени куда-то отлучился, и вместо него первым отделением седьмой роты на уборке снега и впрямь распоряжалась госпожа Шульц.

– А у нас теперь это институтки – аж классную даму назначили! – загоготал Фимка Егоров, Стёпкин подручный.

Первое отделение встретило насмешки угрюмым молчанием. Севка Воротников поплевал себе на кулак и деловито направился прямо к недругам; Фёдор недолго думая последовал за ним, а третьим, к полному его изумлению, оказался Петя Ниткин – бледный, но решительный.

И именно Петя, опередив всех остальных, глядя прямо в глаза Васильчикову, выдал:

– Аскарида ты лумбрикоидальная, ганглий ты папилломный! – И ещё очень-очень много такого же, очень разного и никогда ни седьмой, ни шестой ротами не слышанного. – Дивергенцией тебя, Васильчиков, по замкнутому контуру и интегралом в зад!..

Тут Васильчиков понял, что дело плохо. Но как кидаться на обидчика при всех, при офицерах и той самой «Шульцихе», что явно почуяла неладное и решительно направлялась к своему отделению; и тут у старшего кадета что-то явно переклинило, потому что он вдруг дёрнулся, нелепо вскинул руку, парадным шагом промаршировал к оказавшемуся ближе всех Коссарту:

– Господин капитан! Имею доложить об оскорблении, нанесённом мне кадетом седьмой роты Ниткиным! Означенный кадет употребил в отношении меня слова, кои я считаю обидными и несправедливыми. Прошу разрешения на сатисфакцию!

Лица у всех присутствующих разом вытянулись. И было отчего – кадеты как-то не слишком пользовались этим способом разрешения ссор. Во всяком случае, Фёдор об этом не слышал.

Ему очень хотелось завопить во всю глотку: «Они первые начали!..» – однако он тотчас понял, что этим только навредит. Сейчас уже приходилось молчать.

Видно было, что капитану Коссарту всё это донельзя не нравится.

– Кадет Ниткин! Подойдите сюда.

Петя очень старался, отбивая шаг; скинул башлык, ладонь взлетела к виску, что называется, с должными лихостью и молодцеватостью.

– Господин капитан, кадет Ниткин по вашему приказанию прибыл!

– Кадет Ниткин, присутствующий здесь кадет Васильчиков имеет обвинить вас в оскорблении словом и требует сатисфакции. Согласны ли вы её дать?

– Согласен, господин капитан! – как ни в чём не бывало отчеканил Петя.

– Помните, что за вами, как за вызванным, остаётся выбор оружия, – напомнил Коссарт, делая страшное лицо и явно пытаясь что-то Пете подсказать.

Ирина Ивановна меж тем уже стояла рядом с Федей и Севкой, и глаза её метали молнии.

– Господа, господа! Ну что это за… – начала она было строгим тоном, словно все присутствующие, не исключая и офицеров, были её учениками и сидели за партами на русской словесности.

– Выбираю физику, – громко сказал Петя Ниткин. – Ваше благородие, господин капитан: своим оружием я выбираю физику. Впрочем, по желанию кадета Васильчикова, могу заменить на арифметику.

Тут произошла та самая немая сцена, каковой заканчивается знаменитая комедия г-на Гоголя.

Капитан Ромашкевич застыл соляным столбом, изумлённо глядя на невозмутимого Ниткина; капитан Коссарт начал было разводить руками, словно пытаясь выразить невыразимое удивление, да так и замер; Ирина Ивановна, казалось, хотела броситься к обоим кадетам, но словно бы оледенела, едва начав движение.

– К-как физика? К-какая ещё ар-рифметика?.. – пробормотал поражённый в самое сердце Васильчиков.

– Как вызванный, – назидательно, словно помощник присяжного поверенного, заявил Петя, – я имею право на выбор оружия. Нигде не сказано, что разрешение дуэли возможно лишь через, э-э-э, непосредственное физическое воздействие.

Это было чистой правдой.

– Послушайте, господа, да прекратите же вы этот балаган! – не выдержала Ирина Ивановна. – Какие, прости господи, дуэли?! Их и в армии отменили, слава богу!..

– Мадемуазель Шульц, очень прошу вас не…

– Как это «не»?! Как это «не»?! – возмутилась означенная мадемуазель. – Ясно, что кадет Ниткин знает как физику, так и арифметику несравненно лучше кадета Васильчикова!..

– Вы бы предпочли, чтобы он их не знал? – иронически поинтересовался Коссарт. – На войне и на дуэли каждый стремится использовать все свои преимущества.

– Константин Фёдорович! – вспыхнула госпожа Шульц. – Я с радостью подискутирую с вами о войнах с дуэлями, но не здесь же! Кадет Васильчиков! С чего всё началось? Почему кадет Ниткин стал вас оскорблять?

Стёпка замигал.

– Мадемуазель Шульц! – Начальник шестой роты, подполковник Ямпольский, появился среди других офицеров. – Что происходит? Отчего вы допрашиваете моего кадета?

Вид подполковник имел крайне раздражённый и недовольный.

– Не допрашиваю, Владимир Аристархович, а выясняю все обстоятельства, что привели, изволите ли видеть, к вызову на дуэль!

– На дуэль? – удивился Ямпольской. – Ну и ну. Мой кадет вызвал вашего?

– Да, кадета Ниткина.

– Господин подполковник, господин подполковник! – немедля наябедничал Васильчиков. – Кадет Ниткин сказал, что, что… дав… диф… дефергацией меня по замкнутой конуре!..

– Чего? – изумился ещё больше начальник «шестёрки». – Какой ещё «дефергацией»?!

– Осмелюсь доложить, ваше высокоблагородие, дивергенцией, – с невесть откуда взявшейся смелостью доложил Петя Ниткин. – Дивергенцией по замкнутому контуру.

Ямпольский аж замер.

– Так моих кадет ещё никто не посылал. Даже я сам.

– Владимир Аристархович, я прекрасно знаю кадета Ниткина, – вновь вмешалась Ирина Ивановна. – Он никогда не затеял бы ссоры первым!.. К тому же использование терминов из высшей математики даже в таком контексте никак не является смертельным оскорблением.

Ямпольский фыркнул, подкрутил усы.

– Оскорбление, m-lle Шульц, есть оскорбление. Мой кадет, в полном соответствии с правилами корпуса, вызвал обидчика на дуэль, обратившись к старшему начальнику. А чем же ответил кадет Ниткин? Что выбрал он оружием? Капитан Коссарт, что вообще происходит? Госпожа Шульц уже назначена воспитателем седьмой роты вместо вас с капитаном Ромашкевичем?

– Физику, – мрачно сказал Коссарт. – Или арифметику. Кадет Ниткин в качестве оружия выбрал эти два предмета.

На подполковника он взирал так, словно сам бы с удовольствием вызвал того к барьеру.

– Физику, подумать только! – искренне возмутился Ямпольский. – Дуэль, господа, решается старым добрым поединком. Стрельба исключается, остаются английский бокс, французская борьба, испанское фехтование или, на крайний случай, рукопашный бой. А что предложил ваш кадет?.. Арифметику? Полноте, я, наверное, ослышался. Что это за дуэль, господа?.. Это хитрость, ловкость, умение быстро соображать. Но не дуэль.

– Совершенно с вами согласна, господин подполковник, – вдруг медовым голоском пропела Ирина Ивановна. – Это никакая не дуэль, всё давно пора прекратить, ибо дело не стоит выеденного яйца.

– Прекратить… – с неопределённым выражением сказал Ямпольский. – Вы пользуетесь – я бы добавил, беззастенчиво пользуетесь – рыцарственным к вам отношением, защищая своих подопечных. В моё время устроивших подобную свару младших кадет попросту бы оставили без отпуска и обеда, лишили бы права на форму, а коль не внимут – высекли бы без долгих антимоний. Всё, достаточно! Как старший по званию – приказываю разбирательства прекратить. На кадета Васильчикова налагаю взыскание за излишнюю прямодушность; на кадета Ниткина – за излишнюю хитрость. У нас тут не суд присяжных, кадет. Хитрые ораторские приёмы здесь не сработают. Прошу запомнить. Ваш начальник роты, кадет Ниткин, получит от меня официальную записку с наложенным взысканием. Всё, господа, возвращаемся к работе, возвращаемся! Каток сам себя не расчистит. – Подполковник повернулся и, набросив башлык, отправился восвояси, вовсе не собираясь оставаться со своими воспитанниками.