Ирина Ивановна вздрогнула, прикрыла глаза ладонью. Торопливо зашептала молитву.

Две Мишени сделался совершенно белым.

Игорёк тоже пригорюнился.

– Без отпевания… – хрипло проговорил подполковник. – Вот так взять – и сжечь…

– Ба говорит – страшно было очень, – тихо продолжил Игорёк. – Страшно, говорит, было не встать. А и лежать нельзя. А хлеба давали всего ничего – сто двадцать пять грамм на день, это осенью… потом прибавили, но столько народу померло…

– Тридцать золотников, чуть меньше, – мигом подсчитал Петя Ниткин. – Но, Игорь… так же жить нельзя?

– Они и не жили, – мрачно сказал Игорёк. – Они умирали. Ба на военном заводе работала, в конструкторском бюро, там дополнительно кормили. Немного совсем, но всё же. А деда на фронте был, военинженером. Ну а потом… – Голос его окреп, посветлел. – Потом мы наступать начали. Погнали фашистов. И гнали до самого Берлина! И Берлин взяли, и на рейхстаге знамя наше подняли! Наше, красное!..

– Красное… – со странным выражением повторил Две Мишени. – Ну, значит, красное. Когда оно над вражьей столицей – не важно, какое, главное, что наше, русское.

…А вот после войны, говорил Игорёк, он уже не так хорошо знал. Жизнь наладилась. Разрушенные города отстроили. Люди квартиры получали, бесплатно. Новые заводы открывались, в космос спутник запустили первыми, потом и человек наш полетел – Юрий Гагарин, тоже первым.

У Феди снова сжало сердце, на сей раз – от гордости.

– Смогли, значит! – обрадовался и Костька Нифонтов.

– Смогли, – кивнул Игорёк. – Всем показали! И бомбу атомную сделали – ой, ну про это дед вам лучше расскажет. А мы давайте мороженого съедим! Тут совсем недалеко – самая лучшая мороженица в городе!

– Стоит ли? – усомнилась Ирина Ивановна. – И так на нас косятся! Полицейские тоже!

– У нас они милиционерами зовутся, – поправил Игорёк. – Ничего, не бойтесь! Всё хорошо будет!..

Госпожа Шульц покачала головой, вздохнула, но ничего не сказала.

Лучшая в городе мороженица, как оказалось, не так уж сильно отличалась от известных Фёдору. Не так много изменилось в этом деле за шесть десятков лет.

Полукруглые диваны зелёного плюша, на отделанных зелёной плиткой стенах – керамические зелёные цветы.

– У нас потому это место «Лягушатником» зовут, – заметил Игорёк вскользь. – Садитесь, садитесь, я всё знаю, я закажу, и деньги у меня есть!..

Мороженое было и впрямь вкусное, хоть и не такое, как Фёдор привык. Игорёк, утомившись, сосредоточенно трудился над своей порцией; остальные, понимая его, тоже молчали, стараясь осмыслить услышанное.

Нет, совсем неплохая здесь жизнь, думал Федя. Никого не увидишь в лохмотьях; не толпятся на паперти нищие; все одеты скромно, разряженных богатеев тоже нет.

Ему стало интересно, как здесь учатся ребята, что читают, что думают – например, понравился бы им «Кракен»?

Он задумался так глубоко, что не заметил, как с ними заговорили.

– Какие у вас мальчики замечательные! – Сухонькая старушка в шляпке и вуалетке улыбалась им всем. – И мундиры… неужто в суворовском форму поменяли?

Мадемуазель Шульц и Две Мишени беспомощно переглянулись, а старушка уже неслась на всех парусах.

– Давненько я этакого покроя не видела, и вензеля…

Федя заметил, как Ирина Ивановна закатила глаза с видом: «Говорила же я вам!»

– А это кино, – возник за спиной у неё Игорёк с вазочками мороженого, отправившийся незадолго до этого за добавкой. – Кино… снимают.

– Ах, кино… – проговорила старушка, однако улыбалась она при этом как-то совершенно по-особому. – То-то я смотрю, и звёздочки на погонах не по уставу у гос… товарища полковника.

– Под… – начал было Две Мишени и тотчас осёкся, потому что Ирина Ивановна очень чувствительно пнула его в голень под столиком.

– Кино, кино, – нетерпеливо подпрыгивая, сказал Игорёк. – Про… про революцию. Про «добезцаря». Они вот, вот – кадеты, значит. И – и учителя. Наставники. Из корпуса…

– Из Александровского кадетского корпуса, – продолжала улыбаться старушка. – Хотя вензель немного неправильный. Там просто АК должно было быть, насколько я помню…

– Ой… кино… – вдруг вздохнули у Феди над ухом. – А это – неужели Тихонов?! Ах!..

Федя, Пётр и Костя разом обернулись. Там, нависая над перегородкой, маячили две головки с косичками, бантами и непременными тут красными галстуками.

Никто и глазом не успел моргнуть, а девчонки уже оказались подле их столика. Чуть постарше, наверное, чем сами кадеты, одеты в коричневые платьица с чёрными передниками, так похожие на гимназические, если бы не длина!..

Ох длина!..

Ирина Ивановна метнула на мигом покрасневших до ушей кадет испепеляющий взгляд. В корпусе такой означал самое меньшее пять дополнительных упражнений и страницу из прописей.

– Какой он вам Тихонов, девочки, – неодобрительно сказала старушка в шляпке. – И вообще, что за воспитание? А ещё пионерки!..

Под взглядом Ирины Ивановны Федя, чувствуя, как полыхают уши, поспешно уткнулся носом в мороженое. Правда, перед глазами всё равно стояли сверкающие девчоночьи коленки меж краем юбки и светлыми гольфами.

Ох, Лизе бы это не понравилось!..

– А вы в каком кино снимаетесь? – бойко выпалила одна из девчонок, русая и с курносым носом. И вдруг ойкнула, словно только сейчас заметив Игоря: – А ты, ты-то что тут делаешь?

– В каком надо, в таком кино и снимаемся, – хладнокровно ответил Игорь. – Я ж тебя не спрашиваю, почему ты школу прогуливаешь, Маслакова.

– Я не прогуливаю! – возмутилась курносая, но явно заинтересованный взгляд на Федю вновь кинула. – Нас отпустили раньше!

– А я болею, – с прежней невозмутимостью отрезал Игорёк. – У меня справка есть. Короче, отвянь, Юлька.

– Но ты ж нас познакомишь, да, Игорь? – вступила вторая девочка, шатенка, потише и поскромнее на вид.

– Фёдор, – махнул рукой тот. – Костя. Петя. Ну, довольна, Светка?

– А вы в какой школе учитесь? – немедля осведомилась бойкая Юля, без всяких церемоний присаживаясь рядом с Фёдором.

– Они не отсюда, – поморщился Игорь. – Сказал же тебе, Маслакова, – не приставай!

– А ты мне не указывай, Онуфриев!

– Мы издалека, мадемуазель Маслакова, – вмешалась Ирина Ивановна. – А вы, значит, знаете Игоря?

Заслышав «мадемуазель», старушка в шляпке вопросительно подняла бровь.

– Конечно, знаю! – жизнерадостно выпалила означенная Маслакова, нимало не смутившись. – Мы в одном классе учимся, в сто восемьдесят пятой, на Войнова! [64]

– В одном классе… – начала было Ирина Ивановна, наткнулась на выразительный взгляд Игорька и осеклась. – Что ж, не сомневаюсь, он скоро вернётся к занятиям. Болезнь его проходит.

– Да уж видим, – хихикнула Юлька Маслакова. – Простите, а вы – артистка? А как вас зовут? Я вас точно в каком-то кино видела, точно!.. Светка?..

– Точно! Точно! И я видела! – пискнула Светка.

– Нам пора. – Две Мишени поднялся. – Всего хорошего, mesdemoiselles.

На улицу они все выскочили, словно из-под обстрела. С Игорька слетел весь его уверенный вид.

– Ну кто ж знал, что они сюда притащатся?! – начал он уныло, едва заметив взгляды Ирины Ивановны и подполковника.

– Должен был подумать, – вырвалось у Феди.

– Да Ленинград – огромный город, тут год ходи, знакомого не встретишь!..

– Давайте-ка лучше всего вернёмся домой, – проговорила Ирина Ивановна. – И, хотя мне очень не нравятся здешние моды, – последнее слово получилось донельзя ядовитым, – но так нельзя. «Снимается кино» – это хорошо, но дразнить гусей не следует. Как отсюда быстрее всего добраться до ваших бабушки с дедушкой, Игорь?

– На метро, – вздохнул тот. – Ох и влетит же мне… Маслакова – она такая, всей школе растреплет, и параллельному классу, и учителям, и родителям…

– Ну ничего такого уж страшного, – пожал плечами подполковник. – Надеюсь, что очень скоро мы сможем вернуться назад, и тогда всё это уже не будет иметь никакого значения.