Сиверс сел к столу, нервно забарабанил пальцами.
— Нет! Зосимов очень важен! Мы сковываем там крупные силы беляков, судя по всему — дивизия, не меньше, может, даже две. Войск у нас хватает, а вот у противника — нет. Что осталось в резерве?..
— Вы же знаете, товарищ командующий. Последний резерв — 1-ая петербургская пролетарская ударная дивизия.
— А ваш батальон, вернее, полк? Ваш с Жадовым? Когда он назад, кстати?
— Товарищ Жадов телеграфировал, что набор добровольцев идёт успешно. Вернётся с личным составом ещё на целый полк.
— Прекрасно, переформируем в бригаду, как и собирались. Только быстрее надо.
Ирина Ивановна кивнула.
— Так что пока будем обходиться тем, что есть.
— Значит, первую пролетарскую — в дело.
— К Зосимову, товарищ комфронта?
— К Зосимову. Его надо взять.
— Господи! — не выдержала Ирина Ивановна. — Да зачем, зачем вам этот несчастный городишко, Рудольф Фердинандович?! Кого мы там «сковываем»? Наши резервы нужны на острие главного удара, а под Зосимовым вполне можно оставить просто заслон.
— Если беляки так за него дерутся — значит, им он очень важен! А раз им важен — то важен и нам.
— Товарищ командующий. У нас перед началом операции было пятикратное преимущество в силах, благодаря ему мы так глубоко продвинулись, благодаря ему мы теперь так близки к главной, стратегической победе! — Ирина Ивановна прижала руки к груди. — А сейчас две наших дивизии связаны у Зосимова, и туда же отправляется третья! Ну, возьмут они этот город, и что тогда?! Как это поможет нам замкнуть кольцо?!
— Зосимов удобно удерживать. Если мы его займём, белякам придётся кровью умыться, пожелай они тут прорваться на юг.
Ирина Ивановна помолчала.
— Товарищ командующий фронтом. Я ощущаю ваше недоверие.
Сиверс молчал, смотрел с нехорошим прищуром.
— Я не привык повторять свои приказы, но на сей раз повторю. Первый и последний раз. 1-ую пролетарскую — к Зосимову. Со строгим приказом овладеть городом, не взирая на потери.
— Слушаюсь, товарищ командующий, — без эмоций ответила Ирина Ивановна.
— Приказ я подготовлю сам.
— Слушаюсь, — повторила товарищ Шульц.
— Можете идти.
— Есть.
Зосимов застилал тяжёлый, жирный дым. Горели избы, оставляя лишь закопчённые мёртвые пальцы печных труб; снаряды разбивали и каменные дома, внутренности выгорали, оставляя лишь пустые, заваленые обугленными головнями коробки. Ложились гранаты и вокруг городского храма, но Господь, что называется, миловал.
День за днём красные части комдивов Ямпольского и Щорса штурмовали Зосимов. День за днём пехотные цепи вставали в полный рост и шли на разбитые окраины городка после того, как их обрабатывала крупнокалиберная артиллерия, с немалым трудом подтащенная из тыла.
В колокольню красные артиллеристы целились, но попасть никак не смогли. Зато разнесли рынок и трактир.
Александровцы поневоле растянулись. Красные пытались обойти упрямый городок, проникали в Зосимовскую пущу, в леса к западу, попадали в засады, несли потери, но попыток не оставляли.
«Стрелки-отличники» Федора Солонова работали парами, устраиваясь в развалинах, тщательно маскируясь, вплоть до того, что свои же заваливали их битым кирпичом или обугленными брёвнами. Стреляли, стреляли и стреляли, выбирая только командиров — научились выделять их в цепях. Дошло до того, что в последние атаки красные шли даже без взводных начальников.
Однако таяли и ряды александровцев; прибавлялось раненых, и отец Лука (отец смелой поповны Ксении) не успевал соборовать умирающих. Сама же Ксения с подругой Александрой и многими другими девицами Зосимова ходила за увечными.
Город держался.
Однако красные цепи наступали с прежним упорством, а снаряды и патроны у александровцев начинали иссякать. На окраинах то и дело вспыхивали рукопашные схватки, и поповна Ксения, закусив губу, бинтовала рассечённую штыком руку Севке Воротникову; к счастью, рассекло неглубоко.
А к атакующим подходили всё новые и новые подкрепления, и на красных знамёнах Федор Солонов прочёл, глядя в окуляр прицела: «1-ая петербургская пролетарская ударная дивизия».
Но и стяг александровцев гордо трепетал на самом высоком здании городка, вышитый руками великих княжон Спас Нерукотворный, и Зосимов держался.
Кажется, целую вечность они уже бьются в этих развалинах, и никакой иной жизни никогда не было, а все воспоминания — просто туман, фантазия, попытка сознания отстраниться от творящегося вокруг ужаса.
— Что, это всё, господин полковник?
Федор глядел на выложенные в ряд обоймы для его стрелков. Шестнадцать штук, по две на человека.
— Это всё, — Две Мишени жутко осунулся за это время, глаза ввалились. Он по-прежнему был идеально выбрит, но это, пожалуй, и всё, что осталось от прежнего Константина Сергеевича Аристова. — И лучше, Федя, если твоя команда сможет это растянуть это ещё и на завтрашний день. Помни — огонь открывать только по командирам!
— Да не ходят они уже в цепях-то, Константин Сергеевич…
— Понимаю, что не ходят. Тогда тем более береги патроны, Федор. Помощи мы не дождёмся, не так оно всё задумывалось, совсем не так…
Федя хотел спросить, а как оно должно было быть «так», но не стал. Какая разница?.. Почти всех друзей попятнало, однако в тылу никто не отсиживается, даже Севка со своей рукой, и они будут держаться. До конца, каким бы он ни оказался.
Лев Давидович Троцкий, наркомвоенмордел, был очень недоволен. Бешанов с Нифонтовым стояли по обе стороны от него, стояли навытяжку, словно аршины проглотив.
— Три дивизии не могут взять один-единственный городишко!.. Кто его обороняет у белых, кстати? Может, не худо бы красным командирам поучиться у наших врагов?
— Некий «Александровский полк», — нехотя доложил Сиверс. — Видать, из новых. Марковцы с дроздовцами и алексеевцами все или под Воронежом или на юге.
— Александровский полк? Как интересно, — Троцкий в упор взглянул на Ирину Ивановну. — А это часом не ваш ли бывший корпус, товарищи Шульц?
— Не могу знать, — ровно ответила она. — Пленных из этого полка до сих пор взять не удалось. Ну, а при царях было столько всего «александровского», что удивительно не то, что такой полк появился, а что мы не встретились с ним раньше.
— Резонно, — кивнул Лев Давидович. — Ну что, товарищи краскомы, опозорились, да, признайтесь?
— Никак нет, товарищ нарком, — вместо Сиверса вдруг ответил Егоров. — Это всего лишь один изолированный боевой эпизод. Наш авангард уже на окраинах Миллерово. Окружение вот-вот замкнётся. И какое тогда будет иметь значение этот Зосимов?
— Белые держатся за него, потому что это — путь на юг, — авторитетно заявил Троцкий. — Потому так и вцепились. Надеялись ударить здесь, ожидая, что у нас тут окажется слабое место. Но не тут-то было!.. Что, вы не согласны, товарищ Шульц?
— Не согласна, товарищ нарком. Но мои соображения не встретили поддержки у штаба Южфронта, следовательно, я заблуждаюсь.
— Да-да, я получил сообщение… — Троцкий несколько рассеяно кивнул. — Но я согласен с товарищем Сиверсом.
— Чьи приказы я и выполняю.
— Вот не надо тут этого самоуничижения, товарищ Шульц, не надо! Как говорят попы, самоуничижение грех хуже гордыни. Какие сейчас будут предложения?
— Оставить заслон против этого «александровского» полка. Остальные силы — к Миллерово. Юго-восточный фронт товарища Егорова застрял на реке Чир, значит, кольцо надо замыкать нам, Южфронту. Три дивизии далеко от острия нашего удара — это неправильно, товарищ нарком.
— Товарищ Шульц упорно пытается уговорить меня отправить все эти силы вперёд, — перебил её Сиверс. — А я считаю, что Зосимов надо взять во что бы то ни стало. Потому что белые могут попытаться именно тут вырваться из окружения.
— Разделяю ваши опасения, товарищ Сиверс. Но и в словах товарища Шульц есть свой резон.