— Гляди! — Юлька пихнула Игорька в бок. — Смотри! Это же…
— Точно! — ахнул Игорёк. — Пойдём, пойдём скорее!.. Пока не начали!..
Они выбежали из-за высокой кафедры. Юноша в очках их не заметил, всецело поглощённый раскладывание в должном, одному ему ведомом порядке письменных принадлежностей.
— П-прошу прощения… — Юлька вдруг оробела. — Простите, но не вы ли… господин Ниткин?
Юноша вздрогнул, уронил очки, попытался подхватить, промахнулся; хорошо, что Игорёк успел поймать их в последний момент.
— Не может быть!..
— Мы познакомились в мае. В кафе-мороженом на Невском, — тихонько сказала Юлька. — А потом мы с Игорем пришли к те… к вам домой, возле Исаакия…
— Юля! Игорь! — Петя Ниткин вскочил с места, карандаши рассыпались, тетрать упала на пол. — Господи, спасибо тебе!.. А мы-то уже и надеяться перестали… Ждали сперва возвращения вашего, а потом… И вот, столько лет прошло…
На них стали оглядываться и Петя прикусил язык.
— Мы поговорим. После лекции.
И, когда Николай Михайлович появился на кафедре, Петя вновь разинул рот и долго не мог закрыть.
…Но лекцию записывал с неимоверным старанием.
После занятий они все вместе сидели в новом, недавно открывшемся заведении на Биржевой линии и говорили, не в силах наговориться. Петю интересовало абсолютно всё, и главное — что же случилось, почему гости исчезли на столь долгий срок?
Однако Николай Михайлович вопросы эти пресёк со всей решительностью, кою так и тянуло назвать «большевистской».
— Никто не знает, уважаемый Пётр. Мы познали далеко не все законы движения между параллельными потоками. Скажу больше, сама Юля для нас — абсолютная загадка, энигма. Так что лучше пока даже не спрашивать, ответа на данный момент не существует.
Петя кивнул. Его это, похоже, совершенно не разочаровало, напротив — Юлька помнила, что он обожает загадки.
— А вы совершенно не изменились, я вижу!
— Нельзя сказать, что «совершенно», всё-таки у нас сейчас январь 1973-го, а не май 1972-го. Юля с Игорем эвон как подросли!
Юлька слегка покраснела.
А Петя уже рассказывал, что творилось у них. Очень кратко — про минувшие кадетские годы («учились, шалили… иногда»), куда подробнее — про революцию, как вспыхнули волнения в столице, как их подхватила Дума и запасные полки, опасавшиеся отправки на фронт…
— Погодите, Петя, какой мог быть фронт? Разве Первая мировая у вас тоже началась в 14-ом?
— Нет. Это всё балканские дела. Государь хотел вмешаться, а тут началось из-за каждого угла — мол, мало нам японской, мало смертей ни за что, так теперь опять!.. Все афишные тумбы обклеены были листовками, я помню…
Николай Михайлович покивал.
— Так-так… узнаю стиль… И что же, подействовало?
Петя вздохнул, соглашаясь.
— Подействовало. Теперь-то я понимаю, очень умелые руки это всё направляли и готовили. И с германцами заранее снеслись. А потом р-раз — и понеслось. Государь низложен, в Морском канале — германские дредноуты, в Ревеле и Риге — немецкие десанты под видом «союзников свободы». Гвардия выдвинулась к Стрельне, да там в большинстве и осталась. Мы сперва ничего не поняли, наш старший возраст двинулся в Петербург, а там уже полный хаос. Ну, а потом большевики власть взяли. Куда быстрее, чем у вас.
— Вот, значит, чем они заняты были… — пробормотал профессор.
— Кто «они», Николай Михайлович? — почтительно осведомился Петя, хотя видно было, насколько он сгорает от нетерпения.
— Руку даю на отсечение, не обошлось тут без товарища Никанорова и его сподвижников. Помните такого, Петя?
— Ещё б не помнить!..
— Мы этого не обнаружили своевременно, — горько сказала Мария Владимировна. — И он действовал куда хитрее, чем могло показаться. И, похоже, обогнал нас в развитии технологии переноса, если сумел так точно отрабатывать попадания в нужные ему моменты этого потока. Конечно, у нас нет прямых доказательств, но очень уж похоже. Революции так просто не случаются. Февралю семнадцатого у нас предшествовали два с половиной года мировой бойни, что и сподвигло запасные полки к бунту.
— А Никаноров, похоже, действовал по тому же шаблону, — подхватил профессор. — По шаблону, но и куда хитрее. Особенно интересны его связи с немецким Генштабом и как вообще удалось убедить кайзера влезть в подобную авантюру.
— Очевидно, у него имелось достаточно времени всё подготовить, — заметила бабушка. — Сейчас, впрочем, это имеет больше академический интерес. От вас, я так понимаю, эти супчики ускользнули?
Петя виновато развёл руками, словно это лично он упустил Никанорова с сообщниками.
— Что ж, придётся чуть задержаться в семьдесят третьем, — вздохнул профессор. — Никаноров опасен. Тем более, что у них в руках — машина для переноса и явно не одна. Причём, как верно сказано, в чём-то лучше нашей….
…Они говорили ещё очень долго. Петя пересказывал военные приключения, и, уже совсем выдохшись, сообщил последние новости: что Константин Сергеевич и Ирина Ивановна теперь в возрождаемом корпусе, а Александровский полк, во главе с полковником Чернявиным отправился на «линию боевого соприкосновения» с польскими войсками, и Федор Солонов с ними.
— Война будет? — тревожно спросила Юлька.
Петя вздохнул.
— Никто не знает. Должна бы быть — уж слишком много нашего и под ляхом, и под немцем, и под австрияком! — а и сил воевать нет. Потому и я здесь, а не в полку.
Петя Ниткин стал их проводником по новому Петербургу. Повидались в Гатчино с Аристовым и Ириной Ивановной, получили приглашение на свадьбу; с помощью генерал-майора обзавелись ещё какими-то документами для Юльки и Игорька.
На лекции Николая Михайловича приходило всё больше и больше студентов, потому что читал он их, по выражению Пети Ниткина, «яростно».
А кроме этого профессор с ба занимались и другими вещами. «Налаживаем производство тут кое-чего», как сказала бабушка.
Так уж получилось, что Юлька и Игорь оказались предоставлены сами себе. И, конечно, оказалось, что не всё так радужно и замечательно в 1915-ом году, дорогам не помешал бы асфальт вместо брусчатки (хотя брусчатка кое-где оставалась в центре Ленинграда даже в Юлькины времена), масса лошадей оставляла в воздухе весьма своеобразное и малоприятное амбрэ, о кинематографе и мечтать не приходилось. Да и по любимым книгам Юлька скучала — не потащишь же в иной поток целую библиотеку! Конечно, тут есть и «Три мушкетера», и весь «Шерлок Холмс», и Майн Рид, и Фенимор Купер, и есть любимая теперь Чарская, но нет «Волшебника Изумрудного Города», нет «Страны багровых туч» и «Пути на Амальтею», нет «Туманности Андромеды», нет «Военной тайны» и «Голубой чашки», нет сказок Прокофьевой, нет «Незнайки» и вообще Носова… ужас, сколько всего нет!
Они с Игорьком словно зависли меж двух миров, не в силах выбрать, не в силах оставить ни один из них. Да и нужно ли выбирать? Она до сих пор не слишком понимала, как Онуфриевы-старшие собирались поступить с ней и Игорьком. Ну, хорошо, у Юльки была мама и прошла уже почти половина её командировки; а Игорёк? Где его родители? По молчаливому уговору Юлька никогда об этом не спрашивала. «Экспедиции», как-то обмолвился Игорёк. Ох, знаем мы эти «экспедиции», совсем по-взрослому подумала Юлька. И ещё подумала, что за всё время её жизни у Онуфриевых никто из родителей Игорька им не позвонил, не прислал письма или телеграммы. На стенах не было никаких фотографий.
Подозрительно. Очень.
И, кстати, где сейчас Илья Андреевич Положенцев?..
Тем же вечером она задала этот вопрос вслух.
— Илья Андреевич вернулся обратно, в наш поток, — с оттенком печали сказала бабушка. — Вернулся после очень тяжёлого ранения, он ведь чудом выжил…
— А как же он вернулся? Ведь машины уже не было? Или она была? Или была другая? — не отставала Юлька.
— Вернулся потому, что его вынесло обратно, как и вас, как и многих других, — пояснила Мария Владимировна. — Теперь мы понимаем — продолжительность зависит от энергии переноса. Грубо говоря, чем сильнее ты подбросишь камень, тем выше он подлетит. Так и здесь. Машины ведь не только позволяли нам переноситься, они поддерживали — до определённой степени — пребывание наших посланцев там. Но надолго они задерживались не столь часто. Иногда возвращались к нам и вновь отправлялись туда. По-разному бывало.