«Чем беднее, тем выше нос дерут», - Кароль не любил спесивых шляхтичей.

- Пан Луговой? – гость слегка поклонился.

- С кем имею честь? – хозяин тоже приветственно качнул головой.

- Это пан Ковальский, это пан Яровский, а я – пан Гриб. Едем на ту сторону к войскам по королевской надобности. Милостиво просим дозволить переночевать, обещаем поутру убраться.

- Прошу, паны, - хозяин повел рукой в сторону крыльца. – Ярома, лошадей прими. Марось, людей их на ночлег в левом крыле размести, кашу вели варить.

Хозяин вроде бы милостиво встречал гостей, проворно отдавал команды своей челяди, но надменное насупленное выражение не исчезало с его лица. Всем видом он показывал: «Привечаю, куда ж деваться, но будь моя воля, ночевать бы вам за забором».

«Интересно, и дочка такая же гордячка? С такой спесь сбить одно удовольствие». Раньше Каролю нравилось обхаживать высокомерных красавиц, но потом как-то приелось, а почему бы и не вспомнить от скуки? Девчонка на башне будила в нем мальчишку, и пану гетману это нравилось, слишком трудными были для него последние месяцы.

Девицы-девицами, а ухо здесь следует держать востро. Беглым опытным взглядом гость оценил силы замковой охраны: внутри человек двадцать, не больше, в случае чего из деревни, наверное, еще столько же холопов смогут прибежать с топорами да вилами, не густо. Если ночью внезапно горло не полезут резать, можно не дергаться.

Хозяин, сохраняя надутые щеки и недовольно-оттопыренную нижнюю губу, все же предложил путникам баньку. Кароль, не доверяя радушию, велел своим воинам стать у двери на страже.

Тягучий наполненный ароматом хвои пар окутывал расслабленные тела, кружил головы. Юнцы отогрелись и опять начали резвиться, шпыняя друг дружку. Кароль отрешенно сидел в стороне. Когда-то и он был таким же гибким, задиристым, бесшабашно веселым. Черные воронова-крыла волосы, доставшиеся от отца южанина, мягкими кудрями обрамляли подернутые первым пушком щеки; подарок от матери - большие серо-голубые глаза под длинными как у теленка ресницами смотрели на мир открыто и без опаски. Помнится, как-то Изабелла бросила ему в лицо: «Все в тебе лживое, даже очи!» «Почему?» - изумленно смотрел на нее Кароль. «Да потому! Еще сегодня утром они были цвета безоблачного неба - такие чистые и бездонные, а вечером в них осенняя серость. Мне холодно рядом с тобой!» «Так давай согрею», - он протягивал к ней руки, но жена отпрыгивала, как от мерзкого таракана. «Ты говоришь, что любишь меня, - кричала она, - но это тоже ложь! На самом деле ты ненавидишь меня. Я чувствую твою ненависть!» Тогда он думал, что любит, слова жены ранили, он не понимал ее. А ведь Изабелла оказалась права, ничего не осталось кроме ненависти. И чем дольше она лежит в могиле, тем крепче это чувство, чувство обманутых надежд и растоптанных мечтаний.

Сегодня Кароль другой: в жестких смоляных волосах уже поблескивает то тут, то там ранняя седина, кожа огрубела, у виска залег, его гордость, первый боевой шрам. Все теперь по-другому… Но девиц он еще увлекать умеет, и обманчивые глаза ему в этом первые помощники.

Вот только увлекать оказалось некого. Напрасно Кароль конским гребнем тщательно вычесывал спутанные пряди и напяливал поверх жупана серебряного шитья контуш. За хозяйским столом девицы с башни не было.

По левую руку от хозяина сидела женщина лет тридцати.

- Моя жена, Ядвига, - представил ее хозяин.

Кароль низко поклонился. Женщина окинула гостя изучающим взглядом. Если бы не встреча с той другой, то пани Луговая вполне могла бы сойти за красавицу: несколько худощавая, но с горделивой осанкой и лебединой шеей; как у многих ладок светло-русые волосы заплетены в косы и затейливо уложены в колечко; лицо имело цветущий вид - нежный румянец играл на щеках, мягкие светлые брови и прозрачные голубые глаза. Портили хозяйку только тонкие нервно поджатые губы, такие бывают у тех, кто всегда недоволен жизнью и окружающими, и привык выливать это недовольство на других. Одежда Ядвиги ни в пример мужу была роскошной, новой и очень дорогой. Крупный жемчуг изящными завитками покрывал ворот. «Сторожевая башня на платье ушла», - хмыкнул про себя Кароль, пани хозяйка ему не приглянулась.

- Моя теща, пани…

- Тетка Иванка, - перебила зятя веселая старуха.

Рядом с Ядвигой сидела пожилая женщина. Только чертами лица она походила на дочь, во всем остальном была ее полной противоположностью: верткая, любопытная деревенская баба, лишенная шляхетского гонора; острый как игла взгляд и лукавая улыбка. Простота и грубость на поверхности, хитрость и изворотливость внутри. «К этой стоит приглядеться, непростая бабуся».

На краю стола притихли два мальчика.

- Мои сыновья Мирон и Василь, - в голосе слышалась гордость. Мальчишки для седовласого отца явно были долгожданными.

Старшему на вид лет тринадцать, обликом похож на мать и бабку: белокурый, светлобровый, румяный; губы поджаты, как и у матери, взгляд выражает открытую неприязнь, даже брезгливость. Дети еще не умеют притворяться как родители, что у отрока на лице, то у пана Лугового на уме. Парнишка, наверняка, не раз слышал в этих стенах, какие жестокие и подлые эти крулы-захватчики, а теперь ему приходится делить с ними трапезу.

Меньшой Василь лет шести-семи был уменьшенной копией отца – крупные черты лица, широкий нос, маленькие глазки. С открытым ртом, в котором зияла дыра вместо передних зубов, он разглядывал гостей, особенно Кароля. Ни злобы, ни ненависти в этом открытом детском лице пока еще не было.

Ну, вот и все домочадцы, а где же юная паночка?

- Все ли у вас, пан хозяин, в здравии? – не удержался Кароль от наводящего вопроса.

- Бог милостив, - спокойно ответил пан Луговой. И все?!

Выставленная хозяевами на стол трапеза была скудной: ячменная каша, заправленная шкварками, тушенная капуста и кислое пиво. И на том спасибо, сейчас голодно везде.

Какое-то время ели в напряженном молчании, обстановку разрядил Ярек, сделав комплимент утонченному наряду хозяйки. Ядвига сразу расцвела, стала расспрашивать парня о столице, балах, нарядах тамошних красавиц. Ярек, довольный вниманием, принялся в красках расписывать придворный быт. Гость и хозяйка нашли общий язык. Милош тщетно пытался вклиниться в их разговор, все внимание Ядвиги было сосредоточено на голубоглазом красавчике.

- А говорят, нового гетмана нет в войсках, - хозяин подлил себе пива из пузатой крынки.

- Да нет, он уже за рекой, - не моргнув, соврал Кароль.

- Не уважает нас твой король, - пан Луговой выделил «твой», словно плюнул, - клянется, что мы такие же подданные, как и остальные, а сам в лицо нам насмехается.

- Это чем же? – Кароль скрестил руки на груди.

- А выродка этого в гетманы поставил, разве не оскорбление для нас шляхтичей?

Ярек с Милошем испуганно переглянулись. Кароль почувствовал, как загораются кончики ушей.

- Он не выродок, а внук господаря Рыгора! – гнев удушливой волной побежал по венам.

- Много таких внуков да сынков по Ладии ходит, и все именем покойного Рыгора прикрываются. Может слыхали, некий господарик Рыгорка за рекой появился, кричит, дескать, сын родной Григория. Так чем наш гетман того самозванца лучше?

- Тем, что его мать Надзея - родная и законная дочь господаря, - Кароля прижимали к стене, если он не защитит собственную честь, то падет в глазах этих сосунков, и они разнесут по армии, как его пинали, а он терпел. Придется открываться. Он ждал ответа Лугового.

- Только спесивое дурачье не видит, что лучшего гетмана у нас еще не было, - вдруг вступила в разговор старуха, - не тебе об нем судить, Азар, дома сидя да сплетни собирая.

- Мама! – возмущенно вскрикнула Ядвига.

Пан Луговой побагровел, глядя на тещу испепеляющим взглядом. Но тетку Иванку прошибить и бревном нельзя было, не то, что каким-то там взглядом.

- Что же вы, гостюшки, не выпиваете? – беспечно улыбнулась она. – Настуська, пива подлей!

Смазливая бойкая холопка начала крутиться вдоль стола.